В тени алтарей
Шрифт:
Миновал почти целый месяц, Людас Васарис с головой ушел в работу и начал забывать о Глауджювене. Но вот как-то утром зазвонил телефон, и, взяв трубку, он с удивлением узнал голос Люции:
— Я хочу напомнить вам, Людас, одно ваше обещание и воспользоваться им. Когда-то вы, утешая меня, сказали, что в случае надобности всегда готовы помочь мне. Сейчас приспел такой случай, и я прошу вас помочь мне — в первый и последний раз. Обещаете?
— Конечно. А в чем дело, Люция?
— Приходите ко мне в восемь часов. У меня будут гости. Мне хочется, чтобы непременно были и вы.
Приглашение это изрядно озадачило Васариса. Какие
Ровно в восемь Васарис уже звонил у двери Глауджюсов.
— Ну, Аделе, что у вас сегодня за праздник? — спросил он у горничной, снимая пальто.
Аделе полуудивленно, полуиспуганно посмотрела на него: она и сама, видимо, не понимала, что здесь происходит. Так началась для Васариса загадка этого вечера, которую он никогда не мог окончательно разрешить.
В гостиной еще не было никого из гостей. Люция с торжественным видом сидела на диване и, видимо, ждала. Одета она была в черное, но очень нарядно: серьги, перстни, пряжки туфель сверкали в ярком свете электричества. Обнаженные руки, глубокий вырез на груди, светлые чулки — все это ужасно не вязалось с траурным цветом газового платья. Людас еще ни разу не видел, чтобы она так ярко накрасила губы, так сильно напудрила лицо и подвела глаза.
Жутко как-то стало Васарису, когда он вошел в комнату. Люция протянула ему руку и усадила напротив себя в кресло. Васарис огляделся. В гостиной стояло несколько столиков, уставленных закусками и рюмками. В распахнутые двери он увидел, что и в столовой обеденный стол накрыт к ужину. Он с нескрываемым удивлением обратился к хозяйке:
— Я вижу, Люция, здесь устраивается что-то вроде банкета. По какому поводу столь необычное торжество?
Люция горько усмехнулась.
— Вы сами пророчили, что мой жизненный инстинкт победит и горе и отчаяние. Вот он и победил. Жизнь коротка, Людас, надо наверстывать потраченное на траур время.
Васарис по ее тону чувствовал, что она притворяется, но все это производило на него такое тягостное впечатление, что он больше не стал ни о чем ее расспрашивать и ждал, что будет дальше.
Вскоре на улице загудел автомобиль и остановился перед домом. В передней раздался звонок, говор нескольких голосов. В гостиную толпой вошли, громко разговаривая, две дамы и четверо мужчин, из которых Васарис знал одного лишь капитана Райбиса. Люция не встала им навстречу, а все подошли к ней здороваться и сбились вокруг кучкой.
Обе дамы были молодые и хорошенькие, однако их манера держаться показалась Васарису довольно странной. Пожав руку хозяйке, они повернулись, оглядели все столики, уселись в угол вместе с двумя мужчинами и закурили. Хозяйкой они, видимо, интересовались мало и чувствовали себя здесь, как в ресторане или гостинице.
Капитан Райбис, сев рядом с хозяйкой, стал рассказывать, как собирал он компанию, и Васарису стало ясно, что большинство гостей Люция видит впервые.
— Главное, чтобы было весело, — оправдывался капитан, — чтобы мужчины не были вахлаками и мямлями, а дамы не чванились, ну, и не были бы слишком благонравными… Вот эти две прошли огонь и воду, однако держать себя умеют, — и он засмеялся, довольный своей рекомендацией.
Тем временем к дому подъехал другой автомобиль, и затем в гостиную вошли еще три дамы и двое мужчин. Они не сразу
— Да угощайте же их, капитан, — обратилась Люция к Райбису. — Время бежит быстро — давайте веселиться!
Капитан, объявив, что хозяйка уполномочила его ухаживать за гостями, засуетился: разливал вино, тормошил флегматичных.
Гости все прибывали, явились и старые знакомые Люции. В столовой, кроме коньяка и домашних наливок, неизвестно откуда взялась и простая водка. Уже громко звенел женский смех, разговоры становились все более шумными.
Васарис с возрастающим неудовольствием, с негодованием даже наблюдал эту пирушку, которая грозила вскоре превратиться в разнузданную оргию. Он надивиться не мог на нетактичное поведение Люции, на эту внезапно произошедшую в ней перемену. Воспользовавшись первым предлогом, он обратился к ней и довольно желчно попросил извинения:
— Я вижу, сударыня, что не сумею приноровиться к обществу ваших сегодняшних гостей, поэтому хотел бы откланяться. Я здесь совсем не нужен.
Люция как-то странно посмотрела на него и нервно схватила за руку:
— Нет, ты уйдешь отсюда после всех! Нельзя отказывать мне в этой услуге. Тебе хочется оставить меня с этими людьми? Завтра ты все поймешь… Ведь и каноник Кимша просил тебя присматривать за мной!.. Сядь сюда — я сейчас вернусь.
Она пошла к гостям, а Васарис сел в угол, придвинул к себе стакан вина и, не обращая внимания на адресованные ему улыбки дам, угрюмо ждал, что будет дальше.
Вскоре заиграли фокстрот, столики выдвинули в столовую, и несколько пар пошли танцевать. Пошла и Люция с одним знакомым Васарису военным. Оба танцевали с увлечением, почти с азартом, толкая других. Многие подвинулись к стене, некоторые повставали из-за столиков и, столпившись в дверях столовой, смотрели на эту необычную пару.
Вдруг бледное лицо Люции еще больше побледнело, взгляд стал безжизненным, все движения — автоматическими, деревянными, хотя по-прежнему точными. Васарису, который не спускал с нее глаз, показалось, что она теряет сознание. Из столовой протиснулся к двери капитан Райбис со стаканом вина, но в этот момент Люция оправилась, прошла еще два тура, потом остановила своего партнера и села возле Васариса. Кто-то из гостей зааплодировал, капитан Райбис подлетел со стаканом вина — Люция жадно, не отрываясь, выпила его. Шумные звуки нового фокстрота вспугнули недолгую тишину, новые пары хлынули в гостиную, и Люция перестала быть центром всеобщего внимания.
Она попросила у Васариса папиросу, закурила и, обернувшись к нему, с каким-то жестоким выражением лица сказала:
— Людас, ты очень возмущен моим поведением?
Васарис пожал плечами.
— Я приучился не возмущаться вещами, которых не понимаю, и не осуждать их. Но все это мне кажется весьма странным и необъяснимым.
— Думаешь, я забыла, что четыре месяца тому назад в этой комнате лежало тело моего умершего сына?
— Оттого я и не могу объяснить себе то, что вижу.
— Объяснить?.. Ха-ха-ха!.. Ты и раньше много чего не мог объяснить! Ты и самого себя всю жизнь стараешься объяснить и не можешь!.. Эх, Людас, несчастен тот человек, который хочет объяснить все на свете… Я завидую безумным, — им, наверное, все ясно, и их поступки никто не старается объяснить. В молодости мы с тобой, Людас, были очень умны, а теперь давай выпьем за безумие.