В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943
Шрифт:
Осторожно мы едем по главной улице – аллее. Здесь санитарная часть организовала дивизионный медпункт. Внезапно чувство страха перед неопределенностью воплощается самым ужасным образом.
На одном из перекрестков я невольно поднимаю глаза. На балконе дома в разодранных в клочья лохмотьях болтаются тела троих повешенных. Густель тоже заметил их. Судорожно вцепившись в руль, он продолжает вести машину. Отвратительная картина преследует нас по пятам. На каждом фонарном столбе мы обнаруживаем новых повешенных, со свернутой набок головой, с выпавшим языком. На нас смотрят сине-серые лица с остекленевшими глазами, устремленными в пустоту.
Я приказываю остановиться, подзываю фельдфебеля и спрашиваю:
– Что
– Господин капитан, – рапортует он, – акт возмездия. Все они преступники. Их выпустили из тюрем и ради устрашения вчера публично повесили вместо заложников.
– Да, но за что? – беспомощно пробормотал я.
По словам фельдфебеля, в одном здании разместили большой отряд молодых ребят из трудовой армии, которые едва успели приехать сюда на велосипедах со своими лопатами и карабинами.
– Как только они расположились, – продолжает свой рассказ фельдфебель, – весь дом взлетел на воздух. Пятьдесят девять юнцов погибли на месте, господин капитан, пятнадцать тяжело ранены. Вы не представляете себе, как возмущены были наши люди. Мы нашли электрический запальный кабель, который вел к подрывному устройству, заложенному в доме. Какая-то фанатичка сначала спокойно наблюдала за тем, как ребята заходили внутрь, а затем совершила это массовое убийство. Когда ее схватили, она, даже не дрогнув, созналась в преступлении и по закону военного времени была расстреляна на месте. Потом произошло все остальное, господин капитан, – акт возмездия.
Да, эта война действительно стала грязной, беспощадной, и мы должны вписать в ее строки свои имена.
Начальник доктор Кнорре
Подавленные, мы молча едем дальше. Слева виден штаб Красной армии, деревянная неотесанная изба с белыми столбами. Мы, не останавливаясь, сворачиваем к югу и направляемся через разрушенный город прямо в парк, где находится курорт Старой Руссы, солеварня и старинная, построенная в стиле 1830-х годов, сильно поврежденная гостиница. В парке, в большом деревянном доме, расположился полевой госпиталь одной из наших ударных дивизий.
Старая Русса, знаменитый грязевой курорт еще с царских времен, одновременно являлась гарнизоном лучших кавалерийских полков, среди которых был и полк кирасир под командованием кайзера Вильгельма П. Каждый год сюда съезжались представители высшей знати, великие князья, в том числе и Николай Николаевич, [12] игравший важную роль при дворе до 1914 года. Прекрасная королева Румынии Мария [13] тоже здесь гостила. Необыкновенно красивые монастыри и церкви дополняют романтический образ этого небольшого города. Многочисленные реки, соединенные мостами, вьются змейками через город, стекаясь в устье Ловати. Старая Русса до 1900 года была русским Гамбургом. Затем над ней бурей пронеслась красная революция, оставив здесь свои кровавые следы. Место аристократии на курорте заняли новые господа красной империи – Ленин, Сталин, Молотов и другие. Теперь уже они приезжали сюда поправлять свое здоровье и пользоваться услугами оставшегося здесь врача-немца. Большевики лишили его собственной практики, но предложили государственную службу с жалким окладом.
12
Великий князь Николай Николаевич (Младший) (1856–1929) – верховный главнокомандующий в 1914–1915 гг.
13
Мария, королева Румынии, приходилась внучкой
Сердце сжимается от боли за Старую Руссу. Повсюду среди развалин еще пылает огонь. Над хламом и пеплом руин клубится черный дым.
Добравшись до госпиталя, мы видим, что там кипит работа. Люди трудятся по всем углам и закоулкам. Драят до блеска полы и стены, расставляют кровати, организуют разные отделения. Одна старушка, моющая пол, заговаривает со мной по-немецки: это жена старого врача. Она вынуждена работать уборщицей, чтобы прокормить себя и своего мужа. При виде этих двоих старых людей сердце сжимается от жалости. Мы как можем помогаем им.
Хирурги уже оперируют, и среди них – пожилой хирург из Берлина, чудесный остроумный человек старой закалки, – профессор Термойлен, назначенный сюда для подкрепления. Мы немного знакомы по берлинским конгрессам и хорошо понимаем друг друга.
Я тотчас докладываю о своем прибытии начальнику полевого госпиталя майору медицинской службы в запасе доктору Кнорре, врачу, имеющему на родине свою практику. Насколько мне известно, ничего выдающегося его практика собой не представляет. Но здесь он чувствует себя владыкой и центром вселенной. Корректно и подчеркнуто любезно я прошу его предоставить мне квартиру. Мне выделяют небольшую комнату. Густеля тоже хорошо разместили.
Немедленно начинается работа. Осматриваем нескольких пациентов, многое обсуждаем, однако я не хочу мешать хирургам и уезжаю обратно в дивизионный медпункт, расположенный в штабе Красной армии.
Молодой хирург показывает мне целую группу раненых с переломами бедер, которым уже сняли гипсовые повязки. Заботятся о них превосходно, они лежат в своих кроватях, их не беспокоят ни боли, ни высокая температура.
В сумерках еду обратно в госпиталь. Напряжение спало, все вроде бы улеглось. Мы немного приводим себя в порядок и доверительно болтаем друг с другом. То, что я слышу, просто возмутительно. По всей видимости, начальник решил компенсировать свои неудовлетворительные достижения в медицине военной педантичностью и грубостью. Я иду к нему в кабинет, чтобы обсудить некоторые вопросы. На письменном столе у него лежат карточки с историями болезней. Он сидит и подчеркивает красными чернилами все ошибки и описки; если же в какой-то истории болезни он обнаруживает слишком много ошибок, то просто рвет карточку на части. Тот, кто писал, должен переписывать заново. Крайне удивленный, я спрашиваю его:
– Скажите, коллега, зачем вы это делаете, ведь мы, в конце концов, на войне?
Он смерил меня удивленным и вместе с тем презрительным взглядом и заявил авторитетным тоном:
– Ответственность, господин капитан!
Да, такому уже ничем не поможешь, подумалось мне.
Но это еще не все! Майор медицинской службы доктор Теобальд Кнорре тиранит своих людей и доводит их своей несговорчивостью и начальственными замашками до белого каления. Того и гляди разразится мятеж. Он беспокоится только об административных мелочах, да с какой въедливостью! Чтобы при необходимости помочь кому-то из врачей – это он, как начальник, считает ниже своего достоинства. Коллеги отзываются о нем с горечью.
Вечером мы все вместе отправляемся в комнату, которая служит нам клубом. На столе безупречный порядок. Белая скатерть, сверкающая посуда, даже цветочки в вазочках. Господа офицеры стоят вокруг, никто не решается сесть. Затем входит господин начальник. Он приближается к своему месту во главе стола, какое-то время стоит не шевелясь, осматривает, приставив к глазу монокль, своих офицеров, затем садится и командует:
– Прошу занять свои места, господа!
Это относится и ко мне. Он просит меня присесть рядом с ним. Я думаю: настоящий офицерский клуб, прямо как в мирное время.