В третью стражу
Шрифт:
Жизнь хотя и суетно-насыщенная, но довольно однообразная. Даже приметы быта и бытовые заботы — какие-то серые, нерадостные, несмотря на обилие красок. Сшить новое платье, сделать прическу, купить нужную косметику… И, разумеется, выступить, исполнив сколько-то песен, выпить, расточая улыбки, в кругу поклонников, и в койку, даже если «койка» — шикарное ложе в дорогой гостинице. Но что ей, уставшей и вымотанной, до той койки, если не помнит даже, как падает в нее ночью и с трудом продирает глаза утром? Что ей до всей этой роскоши, если в белых ли, черных ли простынях она спит одна? Или почти одна… А еще фильм, гонка съемок, студия звукозаписи… Ну хотя бы график выступлений, наконец, установился — до смерти надоели импровизации! — и бухгалтерий заниматься не надо. Антрепренер подписал контракт — неожиданно щедрый, невероятно щедрый, если иметь в виду, что она пока считай никто, но… видимо антрепренер понял намеки Федорчука.
«Пока никто… Или уже кто-то?»
Кто-то… — Зеркало не обманывает. Уже кое-кто, и зовут
«Так-то, голуби мои!»
Не Пугачева и не Распутина, но та, которой обещано будущее немереной крутости.
«Или пуля в затылок…»
Ну, что ж могло — может — случиться и так. Но по внутреннему ощущению это достойней жалкого прозябания в Аргентине или Чили.
«Не нужен нам берег турецкий… И Мексика нам не нужна! А если за дело, то и пуля не дура!»
От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь.
— Да! — Раздраженно бросила Таня, знавшая, впрочем, что «чужие здесь не ходят». — Ну!
Но это были свои.
Скрипнула, раскрываясь, дверь, и в «кабинет» вошел Виктор.
— Опять не в духе? — С какой-то странной интонацией спросил месье Лежён. — А тебе, между прочим, цветы.
«Цветы… Скоро аллергия от них начнется!»
— От кого? — Не оборачиваясь, спросила она, припудривая между тем носик. — Записка есть?
— Нет — ответил Виктор и протянул ей сзади, через плечо, веточку сирени.
— Сирень? — Удивилась Таня. — Студентик какой-нибудь? — спросила, не потрудившись даже взять у Виктора цветы.
— В Париже она уж две недели как отцвела. — Скучным, «лекторским» голосом сообщил Федорчук, продолжая держать букетик над ее плечом. — Самолетом из Стокгольма… пришлось в Вильнев-Орли съездить…
— Вот как? — Что-то в его тоне насторожило, но она не успела еще переключиться с собственных мыслей на новые «вызовы эпохи». — И от кого же?
— Баст. — Коротко ответил Виктор, вкладывая веточку в руку Татьяны.
— На самолет деньги нашлись, а на розы… — начала, было, она, и разом побледнев, уронила веточку на трюмо, схватилась за горло, останавливая рвущийся вскрик.
— Что с тобой? Плохо? — Виктор метнулся к графину с водой, налил полстакана и поднес Татьяне. — Попей. Сейчас за доктором пошлю…
— Да, что с тобой! — Снова спросил он, заглянув в глаза Татьяне, уже настолько блестящие, что в уголках накопилась влага и сорвалась двумя слезами.
— Жаннет! Что?… — Виктор задергался, не понимая что происходит, но увидев, что дело плохо.
А ей, и в самом деле, было плохо.
— Ддд-еннь… р-рож-жденния… — выдавила она из себя, отпуская на волю слезы и боль.
— Что? У кого? — не понял Виктор.
— Мне… сегодня… «там»…сорок…
… Мама… сирень… Двадцать восьмое мая…
«Олег вспомнил… Я сама замоталась… и Жаннет…»
А cлезы текли и текли…
Глава 18. Дуб и чертополох
Пожалуй, вряд ли найдётся на свете занятие проще, — если уж втемяшится в башку такая блажь — чем наводить порядок в безлюдном хозяйстве, ранее тебе не принадлежавшем. Не связывают условности и традиции. Никто не стоит за плечом и не сопит укоризненно, подразумевая что «при старом хозяине» было лучше. Нет вечного как полусуточные приливы Фёрт-о-Форта [302] стариковского шёпота за спиной — «по миру пойдём с новыми порядками. Не та нынче молодёжь, да и что с него, англичанина, взять?!» Такое положение дел не то чтобы радовало Майкла Гринвуда, а вместе с ним и Степана, но значительно облегчало задачу полноценного вступления во владение. Да и обнаруженные поблизости от поместья горные — форелевые речушки, питавшие «Лох-как-его-там», были с благодарностью восприняты как дар небес. Или, по меньшей мере, в качестве приятного бонуса к библиотеке и висковарне. В следующий приезд сюда, — а когда он будет, следующий? — стоило озаботиться снастями и снаряжением, ибо в этой глуши приобрести их — несбыточная мечта.
302
Фирма Hugo Boss шила эсэсовскую форму. Форму с малиновыми петлицами носили сотрудники НКВД.
Однако, если взглянуть на всё это с другой стороны, то ещё лучше рассуждать о наведении порядка в новом «дворянском гнезде», сидя в глубоком и жёстком, несмотря на несколько подложенных подушек, кресле у камина. И не абы как, а в точном соответствии со сладкими фантазиями о «старой доброй Англии». То есть, с большим графином (пинты на три, не меньше) «неженатого» пятидесятилетнего виски и новеньким хумидором [303] из белизского кедра, полным отборных сигар Partagas. Степан и сам не знал почему выбрал именно этот сорт. Мало ли в мире хороших брендов? Но, наверное, проскочили какие-то ассоциации с безденежной молодостью, когда по карману начинающему преподавателю были лишь крепкие и сладковатые кубинские сигареты. Были, разумеется, и сигары, скатанные — по рассказам очевидцев — на широких бёдрах юными мулатками острова Свободы. Эти сигары — именно Partagas — продававшиеся в киосках «Союзпечати» по сорок копеек за штуку, — дорогое удовольствие для редких пижонов. Яркие воспоминания молодости, будь они неладны! Цвета
303
— Фёрт-о-Форт, залив на юго-востоке Шотландии, устье реки Форт. На южном берегу этого живописнейшего залива находится город Эдинбург.
За неделю графин потерял не более трети своего содержимого, ибо важен был не результат, а процесс. На второй день, после визита в один из пабов Питлохри, Степан попытался, по старинной шотландской традиции, совместить употребление виски с местным некрепким элем, специально сваренным для запивания ячменного нектара, но быстро отказался от этой затеи. Такой «секс для нищих» его не прельщал и как-то мало сочетался с неспешными размышлениями в кресле у камина.
«Кстати, о птичках… и что мне прикажете делать с этим приютом самогонщиков? Бросить всё и заняться спаиванием населения страны — исторического противника? Я скорее сам, от одних только дегустаций, «белку» заполучу. По-шотландски рыжую, и с «хвостиком» как у какого-нибудь местного национального героя Конана МакПофигу. Или рыжая всё-таки по-ирландски? — Степан в очередной раз начал клевать носом и перед его закрывающимися глазами стали водить хоровод рыжие и чёрные белочки, все как одна в килтах и с пледами через плечо. Некоторые из белочек как по команде прикладывались к бутылочкам тёмного стекла, другие же ритмично и воинственно потрясали маленькими, но не переставшими быть от этого двуручными, клейморами. — Фу, привидится же такое! — Матвеев широко и вкусно зевнул, потянулся до хруста в костях, пригладил пятернёй растрепавшуюся шевелюру — к парикмахеру, что ли сходить, а то за всеми хлопотами обрастаю на манер дикобраза» — и пошёл из каминной в кухню, сварить кофе и «наловить» себе чего-нибудь перекусить. Вернувшись с кофейником и тарелкой бутербродов, он в который раз начал перечитывать составляемый им список планируемых мероприятий по восстановлению исконных местных промыслов в отдельно взятом поместье.
Стоит сказать, что не на последнем месте в рассуждениях Матвеева «о пользе национального шотландского пьянства» стоял прагматический расчёт — собственность должна приносить доход, ибо расходы намечались нешуточные. Для реализации выработанной в Арденнах стратегии, необходимо было воспользоваться целым арсеналом разнообразных средств, в первую очередь — денежных. Подписывая очередной чек или раскрывая бумажник, Степан с усмешкой говорил про себя — «Бабло побеждает зло». — Этот ёрнический лозунг начала двадцать первого века пришёлся вполне ко двору в конце первой трети века двадцатого, а учитывая неизбывность зла под солнцем, добыча денег превращалась в наполнение бочки Данаид [304] . Несмотря на кажущуюся, в таком свете, бесперспективность любых телодвижений, Степан понимал, что выбор невелик — либо взбить сметану, либо утонуть. Последнее представлялось невозможным в силу убеждений, обязательств перед друзьями, да мало ли чего ещё.
304
пинты на три — примерно 1,8 литра
«неженатого» — не смешанного из разновозрастного сырья.
хумидор — специальный ящик для сигар, в котором должна поддерживаться стабильная температура и влажность.
— Невозможно — и точка!
Слегка беспокоило Степана отсутствие однозначной реакции сэра Энтони на его отчёт о поездке в Голландию. Да что там однозначной — никакой реакции не последовало, кроме дежурного: «Спасибо за проделанную работу. Если Вы нам понадобитесь, господин Гринвуд, сэр, мы найдём способ с Вами связаться. На Ваш счёт переведена скромная компенсация за потраченное время и силы». То есть, выражаясь простым языком: «На тебе денежный эквивалент газетного гонорара и снова прячься под камень, из-под которого вылез [305] , до лучших времён». Хорошо ещё, что статья о Чехословакии пошла в печать практически в авторской редакции, а сумма, выплаченная за неё, превзошла самые смелые ожидания. Незабываемый сон с участием лорда Ротермира оказался не «в руку». Мистер Крэнфилд ещё раз подтвердил редакционное задание на статьи о Польше и прибалтийских лимитрофах, лишь волею случая получивших статус независимых государств. Если бы не это, то можно было подумать, что вокруг Майкла Гринвуда начинает образовываться разреженное пространство, грозящее перерасти в вакуум и тогда…
305
— бездонной бочки.