В третью стражу
Шрифт:
Настолько типичный представитель своего народа — «А какого кстати? Француз или русский из бывших?» — и своей эпохи (у него даже усики белогвардейские имели место быть) насвистывал одну очень знакомую мелодию… Такую знакомую, и такую…
«Он? Или просто почудилось?»
И к слову, если не почудилось, то кто, Витя или Степа? И что теперь делать? Ведь не кинешься же ему на шею с воплем, узнаю, дескать, брата Шуру!
Между тем, мужчина остановился посередине вестибюля и осмотрелся кругом, как бы в поисках знакомых. Времени на размышление не оставалось, и Олег сделал первое, что пришло в голову. Положив ладонь правой руки на левую, он поджал большой палец и мизинец, и слегка —
Мужчина сделал еще пару шагов в направлении дверей ресторана, но затем остановился, как бы вспомнив о чем-то, что следовало сделать теперь же, пока он находится еще в фойе, и повернул в сторону стойки портье.
— Простите, любезный, — обратился он к портье по-французски. — Не было ли почты для Димитриоса Халкидиса из тридцать второго номера?
Портье напрягся. По-видимому, он был не силен в языке Расина, но после краткой напряженной борьбы с лингвистическим кретинизмом, вдруг улыбнулся, и, с облегчением кивнув постояльцу, обернулся к деревянным ячейкам с номерами.
— Sie haben zwei-und-dreissig gesagt? [49]
— Да, — подтвердил мужчина.
— Leider, nein [50] .- Развел руками портье, снова оборачиваясь к клиенту. — Ich bedauer.
— Не страшно, улыбнулся мужчина и, бросив искоса взгляд на Олега, пошел обратно к лестнице, явно забыв, что перед этим собирался в ресторан.
Олег проводил его взглядом, не торопясь, допил кофе и коньяк, докурил сигарету, и только после этого поднялся из кресла. Бросив взгляд через высокое и достаточно широкое окно, чтобы оценить состояние внешнего мира — что в Амстердаме, как известно, никогда не лишне — он закурил очередной «житан» и пошел к лестнице. Сердце в груди стучалось, как заживо замурованный узник в дверь темницы. А из мыслей в голове была одна, но зато какая!
49
Вы сказали тридцать два? (нем.)
50
Увы, нет. Я сожалею.
«Не один! Я не один! Господи! Я не один! Не один!!!»
(4)
В дверь постучали. Короткий, решительный, но все-таки скорее интеллигентный, чем бесцеремонный стук.
— Да? — Виктор открыл дверь и вопросительно посмотрел на высокого молодого мужчину, который то ли подал ему внизу, в фойе, знак, то ли не подал, но вот теперь стоял здесь, перед дверью Федорчука.
— Доброе утро, господин Халкидис, — у мужчины было открытое лицо с правильными чертами, крепкий подбородок и холодноватые голубые глаза, отдающие опасной сталью. — Скорее всего, мы незнакомы, но…
Текст и манера говорить — мужчина вымучивал не слишком хороший, хотя и вполне уверенный французский с сильным немецким акцентом — не вязались с обликом сильного и, возможно, даже опасного человека. Во всяком случае, чутьем Вощинина Виктор склонен был этого человека скорее опасаться или, во всяком случае, принимать в расчет, чем наоборот. Тем удивительнее было поведение незнакомца, которое в нынешних обстоятельствах, могло означать…
— Вы из какого номера? — Спросил
— Из тридцать третьего…
— Цыц?! — Метаморфоза была несколько более неожиданной, чем можно было представить даже в этих, по-настоящему экстремальных, обстоятельствах. Федорчук, с которым чуть не приключился «родимчик», сам не заметил, что перешёл на «великий и могучий».
— Был, — с нервным смешком и тоже по-русски ответил незнакомец. — До сегодняшней ночи, если ты понимаешь, о чем я…
— Понимаю! — Федорчук схватил незнакомого знакомца за плечо и, рывком втащив в номер, захлопнул дверь.
— Ты поаккуратнее, — предупредил, дернувшийся было, но вовремя остановивший свой порыв «незнакомец». — Мог бы и сдачи ненароком получить… Ты Виктор?
— Да, — кивнул, отступая от преобразившегося Ицковича Федорчук. — А как твоя настоящая фамилия?
— Ицкович. А твоя?
— Федорчук.
— А Степа?
— Не знаю. — Пожал плечами Федорчук. — Но раз мы оба здесь, то вероятность…
— Выше пятидесяти процентов. — Закончил за него Олег. — Проверим тридцать четвертый номер?
— Пошли. Спросим, не здесь ли для ребе Ицковича заказан славянский шкаф.
– Да иди ты…
Так, ты — Ицкович, — «англичанин» из тридцать четвертого, оказывается, тоже неплохо трепался по-русски, хотя, как и двое его друзей делал это вполголоса. — А… этот тогда кто? — Степан обвёл указательным пальцем в воздухе силуэт того, кто теперь был его школьным товарищем.
— Этот? — Ицкович усмехнулся, тыкая себя в грудь большим пальцем левой руки, поскольку в правой держал дымящуюся сигарету. — Этого зовут Себастиан фон Шаунбург. Для друзей просто Баст. Между прочим, истинный ариец, беспощадный к врагам Рейха, и баварский рыцарь с XI века.
— Восхищён знакомством, — как-то автоматически — и что характерно, неожиданно перейдя на английский, произнёс Степан. — Диц фон Шаунбург [51] , полагаю, ваш предок?
— По прямой линии, — усмехнувшись, ответил Олег, приглаживая ладонью волосы и тоже переходя на английский… — С кем имею честь?
— Разрешите представиться… сэр. Майкл Мэтью Гринвуд, 3-й баронет Лонгвуд. — Произнес Матвеев привычной скороговоркой. Англичанин, как вы можете предположить, — и его голова тоже сама по себе произвела вежливый кивок.
51
В 1386 году король Людвиг Баварский приговорил к смертной казни мятежного рыцаря Дица фон Шаунбурга. Перед смертью бунтовщик обратился к королю с необычной просьбой: помиловать тех его людей, мимо которых он сможет пробежать после того, как ему отрубят голову. Король удивился, но обещал исполнить последнюю волю приговоренного к казни. И тут случилось невероятное. Остро наточенный меч просвистел в воздухе, голова Дица фон Шаунбурга с гулким стуком упала на помост. Но на глазах сотен людей тело Шаунбурга вскочило на ноги и помчалось вперед мимо ландскнехтов.
Теперь обе пары глаз смотрели на Федорчука, о котором одному лишь Олегу было известно, что он грек.
— Оранжевые штаны? Три раза «ку»? Не дождётесь! — Виктор скрутил изящный кукиш. Посмотрел на него смущённо и убрал руку за спину. — Вощинин Дмитрий Юрьевич, из дворян Харьковской губернии… И, мне кажется господа, что продолжать разговор в номере…
— Согласен, — сразу же поддержал Матвеев, нервно глянув на дверь номера. — Не то, чтобы уж очень, но очко, извините за подробность, играет. В общем, лучше, чтобы нас вместе не видели.