В трущобах Индии
Шрифт:
— А вы, мадемуазель Кемпуэлл? — продолжал, смеясь, вице-король.
Когда сэр Джон бывал в хорошем настроении духа, он всегда так называл своего адъютанта, свежее и розовое лицо которого невольно вызывало на эту шутку.
Эдуард покраснел при этом фамильярном обращении и отвечал в смущении:
— Я не позволю себе курить при вашем превосходительстве.
— Полно, Кемпуэлл, — продолжал ласково вице-король, — один раз не в обычай, как говорят французы. — И он подал ему ящик с ситарами, а затем снова обратился к начальнику полиции.
— Я подумаю о том, что вы мне сказали, Ватсон!.. Я подумаю, будьте уверены… Но не буду больше посылать своих писем на почту, — прибавил он с лукавой улыбкой.
— О, сэр, — отвечал Ватсон с некоторым смущением.
— Исполняйте
— И которые известны только вам и мне, сэр!
— Кстати, Ватсон! Сегодня вечером, кажется, должен явиться знаменитый следопыт, который откроет убежище Нана-Сагиба?
— Да, сэр, он передал мне, что готов служить вашему превосходительству.
— Неужели же вы думаете, что он успеет там, где погиб несчастный Кишная?
— Он, напротив, имел успех, сэр! Вспомните последние депеши, полученные нами. Не допусти он так глупо повесить себя, завладев несколькими европейцами…
— В числе которых находился и я вместе с отцом и матерью, — прервал его молодой офицер.
— Ба! Я и не знал этого, — удивился вице-король.
— Он не знал, вероятно, какое положение в обществе занимают его пленники, — продолжал Ватсон, — а так как в награду за оказанные услуги мы разрешили ему праздновать тайно великую пуджу тугов, то он нашел, что несравненно лучше будет предложить богине Кали кровь людей более высокого происхождения, чем первых встречных бродяг, пойманных в лесу.
— Расскажите мне всю эту историю, Ватсон, она очень интересует меня; всего девять часов, и мы имеем достаточно времени, чтобы поболтать за сигарой. Эти свободные часы досуга, когда я могу жить, как живут обыкновенные люди, и беседовать с друзьями, не обдумывая каждого слова, каждого поступка, бывают так редко…
— Участь всех властителей, сэр!
— К счастью, я буду им всего пять лет…
— Возобновимо, ваша милость!
— Не желаю, Ватсон! Мое самолюбие пострадает, разумеется, если меня отзовут отсюда до истечения срока, но верьте мне, мой друг, видеть кругом себя пошлые лица, которые стараются проникнуть в ваши мысли, ваши намерения, дабы сообразовать с ними свои собственные поступки, — лица, которые всегда готовы на самые низкие извороты и с утра до вечера курят вам фимиам, а за спиной вашей строят козни, лгут, устраивают заговоры, надувают, — все это так грустно и дает вам в то же время такое жалкое представление о человечестве, что я решил по истечении пяти лет вернуться в свое родовое поместье в Шотландии и жить вдали от всех этих душу надрывающих мерзостей. А я еще властитель pro tempore! Какое же зрелище должна представлять наследственная власть?.. Ну-с, ваш рассказ, Ватсон! Каким образом сделались Кемпуэллы пленниками начальника тугов?
— Мне, как начальнику полиции, многое известно, сэр, а потому рассказ может быть длинен или короток, смотря по вашему желанию.
— Пользуйтесь вашей сигарой, как хронометром, Ватсон… курите ее спокойно, не торопясь… Затем пойдут дела серьезные и мы примем вашего следопыта.
— Изволили что-нибудь слышать о Сердаре?
— Как будто… Француз, кажется?
— Да, француз, бывший офицер при посольстве в Лондоне, который был лишен в своем отечестве чинов и орденов за то, что будто бы похитил секретные бумаги из английского адмиралтейства… Кстати! Журналы сообщают о восстановлении его имени: обвинение, взведенное на него, оказалось ложным, ибо он представил военному суду подлинное признание одного из воров, — оно-то совершенно оправдало его.
— Ага! Их было несколько.
— Два, сэр! Один из них сам себя обвинил в предсмертной своей исповеди, и ради семьи его, а также ради сознания военный совет умолчал об имени виновного, который в настоящее время отдал уже отчет Верховному Судье.
— А второй?
— Второй, сэр, принадлежит, как я слышал, к самой высокой аристократии и заседает в Палате Лордов. Он не был упомянут в признании, подписанном его сообщником, а француз,
— Верно, — прервал его Эдуард.
— Вы знаете его? — удивился сэр Джон.
— Это мой дядя, — отвечал молодой человек.
— Вот как! Ваш рассказ, по-видимому, обещает быть очень интересным, но я не вижу, какое отношение имеет все это к Кишнае, отъявленному негодяю и начальнику тугов.
— Вы спросили меня, каким образом могли Кемпуэллы сделаться пленниками Кишнаи; я и начинаю поэтому с самого начала.
— Вы правы, не буду больше перебивать вас. Вам предстоит рассказать целую сигару, вот и стройте на этом ваше повествование.
— Француз был настолько великодушен, что не назвал второго виновника, имя которого останется, вероятно, неизвестным. В вознаграждение за все перенесенные им страдания граф де Монморен назначен своим правительством на пост губернатора французской Индии.
— Мой коллега, следовательно… И это, вы говорите, бывший Сердар… и дядя Кемпуэлла?.. Прекрасно! Однако я снова перебиваю вас, но все это так странно…
— Возвращаюсь к Сердару. После произнесенного над ним обвинения Фредерик де Монморен отправился в Индию, где в течение двадцати лет вел жизнь странствующего рыцаря и защитника угнетенных, забытый совершенно своей семьей. Сестра его тем временем вышла замуж за Лионеля Кемпуэлла, отца присутствующего здесь молодого Эдуарда. Когда разразилось восстание сипаев, Фредерик де Монморен, получивший благодаря своим подвигам, название Сердара, принял горячо к сердцу дело Нана-Сагиба и своей ловкостью и мужеством едва не способствовал отпадению от нас Индии. В то время как в Европе вас считали уже погибшим, молодой Эдуард, которому тогда было лет шестнадцать, и сестра его Мари поспешили в Индию, получив от лорда Инграхама рекомендательное письмо на имя Сердара, чтобы просить его спасти их отца, находившегося в Гоурдвар-Сикри, осажденном войсками Наны. Встреча молодых людей, не знавших, что у него есть дядя в Индии, и Сердара, не знавшего, что у него есть племянники в Европе, была в высшей степени драматична… «Дядя! Племянник! Племянница! Зять мой!»
— Не шутите этим, сэр Ватсон! — грустно сказал ему Эдуард.
— Да и плакать незачем, мой молодой друг! Вы, впрочем, должны знать, как я вас люблю и далек от того, чтобы желать огорчить вас. Продолжаю. Сердар спас Лионеля Кемпуэлла, который был тогда майором и комендантом Гоурдвара. Во время этой войны Сердар отправился на остров Цейлон с тою целью, вероятно, чтобы произвести там возмущение, но был взят в плен губернатором острова, сэром Вильямом Броуном, благодаря чертовской ловкости Кишнаи, бывшего у него на службе. Приговоренный к смерти вместе с своими товарищами, Сердар бежал с места самой казни. В следующую за этим ночь Вильям Броун был тяжело ранен Фредериком де Монмореном, который был настолько смел, что проник во дворец своего врага. С этого момента между всеми этими лицами начинается настоящее состязание во всевозможных хитростях, засадах, о которых слишком долго рассказывать. Губернатор Цейлона так рьяно принялся за преследование Сердара и назначил такую высокую цену за поимку его, что я всегда думал, — мы, люди полиции, по природе своей всегда несколько подозрительны, — что между этими двумя людьми существовали какие-то другие причины ненависти, которые не могли явиться следствием одной только борьбы в Индии. Весьма возможно, что сэр Вильям был вторым сообщником в знаменитом деле о краже секретных планов, имя которого было скрыто Сердаром.
— О, сэр Ватсон! — воскликнул Эдуард Кемпуэлл, — такое обвинение неблагородно. Простите, милорд, — продолжал он, отвешивая почтительный поклон вице-королю, — но дело идет о чести моей семьи. Губернатор Цейлона женат на сестре моего отца.
— Успокойтесь, Эдуард! — ласково сказал ему сэр Джон. — Ватсон, вы зашли немного далеко.
— С вашего позволения, милорд, — продолжал молодой человек, — я попрошу сэра Ватсона взять обратно свое несколько смелое обвинение.
— Ну же, Ватсон, не портите мне вечера.