В трущобах Индии
Шрифт:
Один из них тотчас же появился.
— Утсара вернулся? — спросил браматма.
— Нет, Сагиб!
— Скажи ему, когда он вернется, чтобы сейчас пришел ко мне… Да пришли сюда Судазу.
Факир, совершив перед браматмой селактанг, вышел из комнаты, пятясь назад со всеми знаками уважения, в котором проглядывали любовь и безграничная преданность.
Как только появился Судаза, браматма передал ему пальмовый лист, на котором начертал предварительно несколько строк.
— Умеешь читать? — спросил он.
— Да, Сагиб!
Факир бросил быстрый взгляд на олле и спрятал его, причем ни один мускул лица не выдал волновавших его чувств.
— Понял? — продолжал Арджуна.
— Да, Сагиб!
— Приказание это должно быть исполнено до восхода солнца.
— Хорошо, Сагиб!
Арджуна встал и, подойдя к арматуре, составленной из кинжалов в форме горящего пламени и известных под названием «канджары», взял один из них и передал Судазе, говоря:
— Вот кинжал правосудия. Будь тверд, рази смело и не бойся ничего.
— Приказание браматмы, — отвечал Судаза, — воля Неба.
— И помни, — прибавил браматма, — тот, кто гибнет при исполнении долга, избавляется навсегда от переселений низшего разряда и получает в сварге вечную награду… Иди же, и пусть Шива управляет твоей рукой, достойный сын Земли Лотоса!
Факир вышел тем же порядком, как и предыдущий, сжимая крепко кинжал. Рука его не дрожала, и сердце не билось сильнее обыкновенного.
Тогда браматма позвонил снова, но на этот раз несколько иначе. На зов явился факир Суакана. Это был несравненный скороход, который перегонял даже лошадь; накануне битвы при Серампуре он сделал шестьдесят миль в двадцать четыре часа, чтобы предупредить Нана-Сагиба о прибытии армии.
— Суакана, — сказал ему Арджуна, — ты знаешь, что Анандраену из Вейлора и четырем субедарам было приказано вчера отправиться с приветствием к новому губернатору французской Индии; беги к дому, где он живет в Беджапуре, и, если он не отправился еще, привези его поскорее в этот дворец. Я должен видеть его сегодня же ночью.
— А если он покинул город, Сагиб?
— Ты догонишь его по дороге в Пондишери, он не мог еще далеко уйти; в сумерки у него не были еще кончены приготовления к отъезду.
Суакана повиновался.
Арджуна отправил еще несколько послов к разным членам общества, которые по своим годам и заслугам могли помочь ему справиться с ужасным кризисом. В ожидании прихода Утсары он сел к столу; вынув из ящика шкатулочку, взял оттуда семь золотых листьев лотоса и начертал на них семь имен.
План, составленный Арджуной, был самый простой и общеупотребительный в случае неожиданной измены членов Совета Семи; не имея времени созывать собрание из жемедаров, браматма имел право, основываясь на правилах устава, заменить их семью членами общества, самыми старыми и самыми почтенными, какие только будут под рукой. Действуя таким образом на основании данной ему власти, Арджуна начертал на листьях лотоса имена избранных им семи лиц, начиная с Анандраена, старого друга Нана-Сагиба и Сердара, — того самого Анандраена, который из Вейлора, где он жил, отправлялся в Нухурмур, чтобы предупредить их об опасности; ему предназначал Арджуна титул древнего из Трех и президентское место в Совете.
При таком восстановлении общества уничтожение его становилось уже невозможным. Кишнае хорошо было известно это обстоятельство, и негодяй, собираясь помешать исполнению его, сказал сэру Лауренсу: «Браматма… Я сам его пристрою!». Раз не было верховного вождя, никто больше не имел права созывать собрание жемедаров и выбирать новый Совет Семи.
В ту минуту, когда Арджуна кончал надписи, сзади него послышался вдруг легкий шорох; он быстро обернулся и увидел у входа в свой кабинет Утсару и падиала Дислад-Хамеда: последний держал в одной руке пальмовый лист, похожий на тот, который браматма передал судазе, и в другой кинжал правосудия.
— Что означает это? — спросил Арджуна, понявший все с первого взгляда.
— Господин, — отвечал Утсара, — падиал получил от древнего из Трех приказание убить тебя.
— Ну? — отвечал хладнокровно браматма. — Почему он не исполняет его?
Дислад-Хамед вместо всякого ответа бросил олле и кинжал правосудия под ноги верховному вождю и распростерся ниц перед ним.
— Хорошо! Очень хорошо! — отвечал Арджуна. — Ты спас свою жизнь, Дислад-Хамед, и искупил все твои измены.
— Неужели ты думаешь, господин, что без этого он переступил бы порог Джахара-Бауг? — сказал факир.
— Спасибо, мой честный Утсара, я знаю твою преданность. Древний из Трех, или вернее — душитель Кишная, желая дать тебе это поручение, спас тебя от наказания, заслуженного изменниками, и назначил тебе свидание сегодня вечером? — обратился он к падиалу.
— Как, ты знаешь? — спросил падиал.
— Я все знаю, от браматмы ничего нельзя скрыть. Я знаю, что Кишная и его сообщники убили семь членов Верховного Совета и заменили их собою.
— О, Шива! Неужели все это правда? — прервал его Утсара, забывая даже, что он не имел права останавливать речи своего господина.
— Спроси своего спутника, — отвечал Арджуна, забыв указать любимому факиру на сделанную им ошибку.
— Правда, — пробормотал падиал, начиная дрожать под устремленным на него бешеным взглядом Утсары.
— Я знаю также, что семь негодяев поклялись предать англичанам Нана-Сагиба и общество «Духов Вод».
— Клянусь тремя судьями ада, проклятый падиал, ты заслуживаешь смерти,