В убежище (сборник)
Шрифт:
Мы улеглись на согретое солнцем скальное плато и расслабились. В ласковом лазурном море даже рифы не производили впечатления чего-то опасного, угрожающего, они сверкали в воде как косяк селедок. Природа казалась довольной и благостной, словно Господь Бог в день седьмой. Прелестные маленькие волны ласково лизали берег. Ночь хитра и обманчива, подумалось мне, день — открыт, он правдив и искренен. Все эти ночные страхи — обычная человеческая глупость, честное слово: глупо бояться природы, нашей доброй, снисходительной матери… Нет, подставим-ка лучше живот теплому солнышку…
— Сюда кто-то идет! — сказала
Я поднял голову. В самом деле, по скалистому берегу широким решительным шагом шел человек. Без сомнения, он двигался к нам.
Он был одет в черное, как на похоронах. На голове у него была широкополая плоская шляпа, тоже черная — такие шляпы в восьмидесятых годах прошлого века носили художники. На запястьях виднелись длинные твердые манжеты, которые ему приходилось периодически поправлять, что придавало комическую неправильность его энергичному маршу. Когда он приблизился, я смог разглядеть его лицо: очень узкое, заканчивающееся длинным, острым подбородком, с близко посаженными темными глазками под насупленными бровями. Нос незнакомца торчал, словно птичий клюв — тоже острый и длинный, а бледные узкие губы то казались прямым карандашным штрихом, а то превращались в сморщенный забавный кружочек, словно край воздушного шарика, схваченной крепкой ниткой.
— Что это за пугало? — хихикнула Эбба.
— Местный Савонарола, спаситель Хайландета, — проговорил Арне, поправляя темные очки. — Пастор Флателанд. Ну, сейчас он задаст нам перцу!
Пастор взобрался к нам на плато и выпрямился. Его тень накрыла лицо Арне и длинные ноги Танкреда.
— Я слышал, что вы отказались вернуть имение за ту же сумму Эйвинду Доруму? — заявил он, не здороваясь.
Пастор явно старался говорить литературным норвежским языком, но местный выговор все же давал себя знать.
— Совершенно верно, — сказал Арне. — Состоявшаяся сделка не имеет обратной силы — золотое правило бизнеса.
— Но я настоятельно… прошу вас в данном случае нарушить правило. Обращаясь к вам, я действую от лица… да, от лица всего населения.
— Весьма сожалею, но вынужден вам отказать.
— Вы по-прежнему упорствуете в своем намерении устроить в этом доме летний бордель?
— Вы, вероятно, хотите сказать «летний отель»? — с любезной улыбкой осведомился Арне. — Ах, эти иностранные словечки, их так легко перепутать! Да, господин Флателанд, я не отказался от своего намерения. А вы не находите, что пора уже слегка проветрить это затхлое гнездышко?
— Вы упорствуете в своем намерении и не хотите прислушаться к взывающему гласу?
— Будьте уверены, не хочу.
— Но ведь в таком случае вы навлечете проклятие на весь Хайландет, вы накличете беду, способную пасть на голову невинных! Вы отдаете себе в этом отчет? Неужели вы не видите, что превращаетесь в посланника дьявола, в орудие Левиафана?
Голос его нарастал и обнаружил недюжие резервы. Можно было представить, какой популярностью пользовался этот пастор. Его голос во время молитвы, должно быть, звучал как могучий орган или большой оркестр с трубами и барабанами. Медленным крещендо он продолжал:
— Я не только думаю о разврате, который расцветет в этом летнем отеле, обо всех искушениях плоти, кои коренятся в подобного рода современных курортах, где теряют стыд и обнажают свое тело. (Он
Господин Флателанд сделал паузу, чтобы поддернуть свои нелепые манжеты. Он, разумеется, чувствовал у себя за плечами не только своих «кротких овечек» но и самого Господа Бога. Его правая рука поднялась к небесам драматическим жестом и последовал, так сказать, завершающий аккорд — фортиссимо:
— Я думаю об иных сатанинских силах, кои будут тут неминуемо выпущены на свободу, как только вы приступите к осуществлению своих богомерзких корыстных планов. Нам известно, что в этом доме уже разбужены темные силы. Сестра Мария свидетельствует о том, что творится за этими стенами. И скоро, очень скоро вы восплачете, но ваш скрежет зубовный не сможет разжалобить небо! Море вышвырнет на берег своих мертвецов, и живые позавидуют мертвым! Нет, мы не станем смотреть, сложа руки, как неразумные, грешные люди играют с огнем! Братья! Услышьте мой голос! Взгляните в свои бедные заблудшие души! Одумайтесь! Это великий, опаснейший грех — искушать силы зла…
Арне удобно лежал на спине, положив на живот руки.
Во рту у него торчала сигарета.
— А позвольте спросить, господин Флателанд, сами-то вы не имеете тут личных интересов? Похоже, вы с Дорумом организовали тайное акционерное общество «Норвежский пиратский дом»?
Пастор умудрился скорчить еще более строгую гримасу.
— Ни в коем случае. Я лишь ссудил бедного Дорума деньгами, чтобы он смог предложить вам полную сумму. Я в последний раз спрашиваю: Арне Краг-Андерсен, вы готовы дать сделке обратный ход?
— Позвольте, господин пастор, и мне задать вам еще один, последний вопрос! Господин Флателанд, ваше имя случайно не Александр?
— Да… Ну, и что?
— В таком случае, я хотел бы ответить, как Диоген:
— Александр, будь так добр — отойди в сторону, не загораживай солнце! У вас, милый Флателанд, особый дар отбрасывать черные тени!
Пастор непроизвольно сделал шаг в сторону — неловкое, очень смешное движение, как у начинающего танцора. Наша смешливая Эбба не выдержала и громко расхохоталась.
На бледных щеках Флателанда вспыхнули два темно-красных пятна. Его черные глазки зажглись ветхозаветным гневом. В этот миг он выглядел просто великолепно.
— Кто поносит слугу Господа, оскверняет и самого Всемогущего! — грянул его необыкновенный голос. — И это не останется безнаказанным, нет, не останется! И как сказано в Псалме Давида: Излей на них ярость Твою, и пламень гнева Твоего да обымет их, жилище их да будет пусто, и в шатрах их да не будет живущих! Псалом шестьдесят восемь, стих двадцать пять — двадцать шесть! Он повернулся и двинулся восвояси. Но через несколько секунд снова остановился и крикнул, тыча пальцем в небо: