В вихре желания
Шрифт:
– Что же заставило тебя изменить свое мнение обо мне? Ведь доводы отца были достаточно вескими. Что произошло за эти три дня?
– Они стоили мне трех лет жизни, – хрипло проговорил Винсенте и потянулся губами к ее обнаженной шее.
– Нет, – решительно остановила его Жермена. Она больше не позволит страсти возобладать над рассудком. Они должны все выяснить.
– Хорошо. Я скажу тебе, хотя обещал сохранить тайну. Так вот, когда вы уехали, сначала я поздравил себя с тем, что наконец-то избавился от тебя, а потом… Потом открыл бар и напился до бесчувствия. И второй день я провел наедине с бутылкой. Ты знаешь, я не пью крепких напитков, но всегда
– Ты разговаривал с ним?
– Да. Я попытался ускользнуть от человека, которого считал твоим пособником, чуть ли не агентом. Но старик насильно усадил меня за стойку и выложил все… От него я узнал, что ты находишься у него в доме, а сеньору Ромеро утром увезли в психиатрическую клинику.
Узнал я и то, как подло мой отец обманул своего лучшего друга и предал мою мать. Мендоса посвятил меня и в другие тайны этого несчастного семейства. Он сказал, что дон Мануэль… Что ты приехала в Испанию, чтобы спасти доброе имя своего отца, и не могла никому открыться. Не поверить старику было невозможно… У меня словно открылись глаза. Только тогда до меня дошло, насколько несправедливо и жестоко поступили с тобой те, кого я считал своими друзьями.
Не существует в мире слов, чтобы выразить, как мучительно стыдно мне за то, как я и мой отец вели себя по отношению к тебе и Франсуа. Но, клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы никто и никогда больше не смог причинить тебе боли, оскорбить или обидеть тебя.
Жермена тревожно шевельнулась в его объятиях. Она уже поверила в его искренность, но существовало еще одно, последнее обстоятельсгво, которое не давало ей окончательно успокоиться.
– Соледад… – начала она.
– Я знаю, почему ты спросила о ней, – прервал ее Винсенте. Глаза его сузились, лицо приняло мрачное выражение. – В тот вечер отец сказал мне, что она наполовину моя сестра. Одного этого достаточно, чтобы я навсегда возненавидел его! Ведь мы с Соледад легко могли стать любовниками! Но, видимо, голос крови все же существует. Я всегда относился к ней скорее как к младшей сестренке…
– Мне очень жаль, что так получилось, – тихо сказала Жермена.
Она хорошо понимала, каково такому гордому и сильному человеку, как Винсенте, узнать, что всю жизнь его обманывал родной отец.
– Тебе не за что извиняться. Подсознательно я всегда подозревал некую ложь в наших отношениях с отцом. И началось это с того самого дня, когда я, совсем еще мальчик, вбежав в комнату матери, застал ее всю в слезах. Целая куча каких-то таблеток – потом я узнал, что это снотворное, – лежала перед ней на столе. Бог знает, что могло случиться, не войди я тогда в ее комнату. Мама обняла меня, прижала к себе и разрыдалась. С тех пор я стал сторониться отца… Но, повзрослев, понял, что человек отнюдь не обязан любить своих родителей. За эти годы у отца были десятки любовниц.
– Но сеньора Ромеро считала, что другие женщины были только дымовой завесой, скрывающей их связь, – вставила Жермена.
– О боже! Несчастная, обманутая женщина. У отца в жизни было только два интереса: деньги и наслаждения. На матери он женился из-за денег, а рождение сына было вызвано необходимостью продолжить род. Но Диего Перейра никогда не был мне настоящим отцом. Его друг Мануэль проводил со мной гораздо больше времени.
Сам не знаю,
– И ты тут же меня возненавидел, – улыбнулась Жермена.
Винсенте ласково поцеловал ее ладони:
– Нет. С первой нашей встречи при одной мысли о тебе я умирал от страсти и вожделения. О боже, как я тебя хотел! Это было просто какое-то наваждение.
На ее щеках появился леший румянец.
– Страсть – это еще не любовь, – смело заявила она.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Теперь я понимаю, каким глупцом был все это время. Меня ослепляли страсть и похоть, я не видел ничего, кроме твоего роскошного тела. Потому и вел себя, как последний болван.
– А теперь? – решилась спросить она. – Теперь ты понимаешь, в чем разница? – Ей все еще требовались доказательства его любви.
– Никогда не сомневайся в том, что я люблю тебя, Жермена, – с торжественно-серьезным выражением лица ответил Винсенте и приложил ее руки к своей груди. Девушка почувствовала тяжелые удары его сердца. – Теперь я понимаю, что полюбил тебя с первого взгляда.
– Но ты просил меня стать твоей содержанкой, – обиженно напомнила она.
– Я считал, что ты соблазнила богача Ромеро, а ты этого не отрицала, – ответил он мягким упреком.
– Я вела себя на редкость глупо, – виновато кивнула Жермена.
– Нет, ты просто считала, что так будет проще защищать интересы брата. За это я тебя тоже очень люблю. В день вашего приезда, узнав, что ты обманывала меня, я был вне себя от ярости, но уже в воскресенье, после того как мы впервые любили друг друга, с удивлением убедился, что гнев мой бесследно исчез.. В понедельник, когда ты впервые переступила порог моего дома, я решил, что женюсь на тебе. Мысль, что ты можешь достаться кому-нибудь другому, заставляла меня невыносимо страдать. Но я еще не был готов признать, что это любовь.
– Но когда же ты… – Жермена чувствовала, что знать это ей необходимо. – Когда ты все понял?
– В тот вечер, когда объявил о своем отъезде в Афины. Я смотрел на тебя, на засыпающего у тебя на руках Франсуа и вдруг почувствовал, что люблю тебя и хочу, чтобы ты стала матерью моих детей.
Именно эти слова она хотела услышать. Жермена обняла его могучую шею и со счастливыми слезами на глазах шепнула:
– Спасибо тебе, Вин.
Так они не целовались еще ни разу: доверчиво и нежно, страстно и ненасытно, освободившись от всех своих страхов и подозрений. А потом Винсенте осторожно отстранился и, сверху вниз глядя на ее раскрасневшееся лицо и припухшие милые губы, с неожиданной робостью спросил:
– Согласна ли ты выйти за меня замуж, Жермена? Я не стану настаивать, чтобы ты взяла мою фамилию, с ней у тебя связано слишком много неприятного. Но клянусь, отныне и навсегда главным в этой жизни для меня будет счастье – твое и Франсуа.
Жермена почувствовала, что на глаза у нее вновь наворачиваются слезы. Она хорошо понимала, чего стоило этому гордому испанцу предложить ей сохранить девичью фамилию.
– Да, я с гордостью буду именоваться сеньорой Жерменой Перейра.
И вновь в комнате на долгое время наступила тишина, прерываемая лишь страстными вздохами.