В воздухе - испытатели
Шрифт:
– Куда же он делся?
– Август месяц, товарищ начальник. Спирт не положен.
– Плохо!
Ан-2 обледеневал и обледеневал. Сильно трясло мотор из-за того, что обледеневали и лопасти винта. Часто лед с лопастей срывался, ударяя по крыльям и фюзеляжу. Лобовая часть фонаря кабины покрылась слоем прозрачного льда. В течение короткого времени покрылись льдом десятисантиметровой толщины ребра атаки крыльев, стабилизатора и киля. Все другие части самолета, встречающие поток воздуха, также сильно обледенели. А на узлах шасси образовались
Полетный вес самолета был настолько увеличен, что машина уже не шла с набором высоты. И даже не шла на полном газу мотора горизонтально. А вскоре начала терять и высоту.
Чтобы выйти из облака, летчики развернулись в направлении своего аэродрома. Далось это с большим трудом, потому что то в одну, то в другую сторону "плясал" компас - так сильно бросало самолет потоками.
Все расстояние до своего аэродрома шли на полном газу мотора, но со снижением три метра в секунду. Не верилось, что такое может быть в августе месяце, когда еще греет и светит ласково солнце. И посадку Шишов произвел на полном газу мотора - так был тяжел Ан-2.
К месту приземления прибыл генерал-лейтенант А. С. Благовещенский. Сам он испытатель с большой буквы, опытный, далеко видящий начальник и потому приказал немедленно сфотографировать самолет. Что и было сделано.
Вскоре на наш аэродром надвинулось то грозное облако. Спряталось за него солнце, подул ветер, побежали в укрытия люди. Облако разразилось сильным ливнем и крупным, густо устлавшим землю градом...
* * *
Осень. Идут государственные испытания тяжелого вертолета Ми-6. Экипаж испытателей - летчик Шишов, штурман Федор Попцов и борттехник Виктор Коновалов - выполняет полет на потолок.
Все идет отлично, набрана максимальная для этого великана высота - 5500 метров.
Шишов докладывает руководителю полетами:
– Задание выполнил! Освобождаю зону испытательных полетов. Иду к своей точке!
В этом докладе чувствуется все от летчика-истребителя: та боевая уверенность в голосе, которая бывает в то время, когда испытатель один в небе. Один со своим всесильным истребителем, умеющим говорить лишь гулом двигателя да огнем пушек.
Хорошо иметь в полете товарища! Но когда его нет, испытатель сам себе в истребителе товарищ. Сам себя он подбадривает своим же голосом. Я знаю: многие наши испытатели истребителей говорят в полете и даже поют, так лучше летается, так человеку можно увереннее утвердить свое "я" в воздушной стихии.
Но сейчас в вертолете Шишов не один. Есть товарищи, есть с кем посоветоваться. Вот к Шишову обратился штурман:
– Павел Иванович, до чего же хороша эта машина Ми-шесть! Первый раз лечу на ней, но, скажу прямо, влюбился.
– Машина неплохая, Федор Макарович, - отозвался Шишов. - Испытаем ее хорошенько, товарищ Миль доведет до нужной кондиции, и будет она служить армии и народу долгие-долгие годы. Уверен в этом, потому как знаю ее с чертежей.
– Удачная машина, удачная... - деловито подтвердил
Снижались. Ровно "тянули" свою песню двигатели. Показания приборов были нормальными. Мелькали вверху огромные лопасти несущего винта.
Вдруг на высоте 300 метров летчик почувствовал, как мелко-мелко задрожал рычаг "шаг-газ". Шишов насторожился: такого и сам не знает, и товарищи о таком никогда не говорили.
– Борттехник, немедленно посмотреть, все ли нормально в фюзеляже! - тут же последовала команда Коновалову.
– Есть, командир! - торопливо ответил Коновалов, открыл дверь и бросился в фюзеляж.
А через несколько секунд он, весь обрызганный гидросмесью, выскочил обратно.
– Командир, нужно садиться! Немедленно нужно садиться!
– Что там? - повернул к нему голову Шишов.
– Бьет откуда-то смесь! Заклинит управление...
– Штурман, до своего аэродрома не долетим... Сколько времени лета до запасного? - спросил скороговоркой Шишов.
– Полторы минуты, командир! Разворот влево на сто двадцать градусов! быстро сообразив, подал команду Попцов.
– Понял, разворот влево на сто двадцать!
– Командир, не включайте электрические приборы, можем взорваться! напомнил борттехник.
– Понял, не включать приборы!
Испытатели... Фронтовики мирных дней! Вы - люди каждодневного подвига. Так вы сознательно и умело идете на риск.
Шишов разворачивался и быстро снижался, спасая технику - дорогостоящий опытный вертолет.
– Наверное, лопнула трубка, ведущая смесь от главных насосов к бустерам управления... - ни к кому не обращаясь, проговорил Шишов.
– Приземлимся - увидим, командир. Сейчас туда нельзя и близко подойти, так сильно она хлещет, - ответил раздосадованный Коновалов. - Успеть бы...
– Перебьемся, ребята! - подбодрил их Попцов. - А каково мне было, когда однажды при взлете Пе-два открылся входной люк, на котором находилось мое рабочее место? И я в течение восьми минут - времени полета по кругу - висел на руках... После посадки только отверткой удалось техникам разжать мои пальцы. Ими я обхватил поручни входного люка. Вот так-то!
– Это, Федор Макарович, и есть мертвая хватка! - проговорил Шишов, улыбнувшись.
– Она! - ответил Попцов весело. - В авиации остряки-самоучки каждому действию, случаю дают свое меткое определение или название.
– А у нас в вертолете, командиры, творится сейчас что-то наподобие того, о чем эти остряки пели в своей довоенной "симфонии": "Самолет поднялся в во-о-з-дух, - оборвалися троса..." - послышалось нараспев от Коновалова.
– Знакомая "мелодия"! - воскликнул Шишов. Но в это время сильнее задрожал рычаг "шаг-газ".
– Братцы, братцы, - торопливо сказал Шишов, - сейчас все плохое с нашим вертолетом только начинается.
– Соображай, Павел Иванович, соображай... - сказал ему тихо Попцов.