В защиту права
Шрифт:
Но жажда творчества в сферах "лиризма, психологии и красоты" не дала Андреевскому замкнуться в сфере судебной деятельности. Он выступал и в литературе, - как поэт и, особенно успешно, как эссеист и литературный критик.
***
Мы узнаем из "Книги о смерти", что страстное желание Андреевского "с ясною душою" взирать на красоты бытия было с раннего детства омрачено тяжелой и неотвязной мыслью о смерти. Эта мысль и дала жизнеописанию Андреевского его странное
"Смерть ужасна, отвратительна, непостижима!
– говорит Андреевский во вступительных строках к своей книге.
– И сколько я о ней думал!". Он много думал о смерти и сильно переживал смерть друзей и даже посторонних. Быть может, верно и то, что он всю жизнь боялся смерти. В одной из последних записей он говорит: "Признаюсь, что я не готов к смерти".
Тем не менее, его книга по своему содержанию и настроению - не Книга о смерти. Вечные думы автора о смерти не более, чем неотвязчивые "ассоциации по контрасту". Не они дают тон его душе - душе светлой и молодой, а не сумрачной и усталой. Напротив, эти думы сами рождаются от бесконечной привязанности его к {237} "впечатлениям бытия" и от безмерного страха, что придется когда-либо с ними расстаться.
И Толстой постоянно напоминает своему читателю о неумолимо приближающейся смерти, но он в то же время говорит нам в своем учении, что человеческая жизнь должна быть непрестанным подготовление к смерти и что поэтому надо презреть преходящие земные радости и совершенствовать свою бессмертную душу. Но когда о смерти говорит очарованный жизнью Андреевский, то у читателя создается только ощущение жалости к тому душевному надрыву, от которого он сам, видимо, так сильно страдал.
***
В последние десять лет своей жизни Андреевский выступал в суде редко. Но всё же от времени до времени его имя фигурировало в отчетах о громких уголовных процессах. Его последние выступления не вплели новых лавров в венок его славы. Судьба не пощадила его и сделала свидетелем своего увядания.
Он умер осенью 1918 года, в эпоху голода и разрухи, когда значительная часть литературного и адвокатского мира уже успела покинуть Петроград. На выносе присутствовало всего несколько человек, а за его гробом, под осенним дождем, шли две женщины.
{241}
АДВОКАТ-БОЕЦ
Памяти О. О. Грузенберга
Статья была написана под впечатлением известия о смерти О. О. Грузенберга и напечатана в "Новом Русском Слове" в январе 1941 года. Печатается здесь в дополненном виде.
Умер Грузенберг... "Сей остальной из стаи славной" - последний из старшего поколения корифеев русской адвокатуры, речи которых, рожденные в душной зале судебных заседаний, разносились по всем углам России.
Спасович: адвокат-общественник, строитель сословия присяжной адвокатуры. Плевако: адвокат-златоуст, импровизатор словесных
У Грузенберга всегда было много критиков, и его неуживчивый, эгоцентрический характер давал не мало поводов для нареканий. Но никто не мог отрицать в нем яркости, таланта, смелости и, вместе с тем, подлинной сердечной теплоты.
Грузенберг родился на юге России и кончил Киевский университет, но вся деятельность его протекла в Петербурге. Первым процессом, в котором его имя стало известно широким кругам, было дело еврея-аптекаря Блондеса, обвинявшегося в ритуальном убийстве. Виленский суд (без участия присяжных заседателей) признал Блондеса виновным, но его защитники - Спасович, Миронов и Грузенберг - добились кассации приговора Сенатом и при вторичном рассмотрении дела Блондес был оправдан.
{242} Это было в 1900 году. Когда вслед затем началась полоса политических и литературных процессов, в наиболее громких из них мы неизменно встречаем на скамье защиты молодого Грузенберга. Особенно удачными были его выступления по делам работников печати. Корней Чуковский, которого он защищал по одному из таких дел, посвятил одну из своих книг "Защитнику книг и писателей - О. О. Грузенбергу".
В 1913 году Грузенберг отдается всем своим существом защите Менделя Бейлиса. На этом знаменитом процессе, в самом апогее его карьеры, я впервые его увидел. Нас познакомили в коридоре Киевского суда во время очередного перерыва. Несколько дней спустя, сидя в битком набитом зале заседания, я прослушал его шестичасовую защитительную речь.
В первые недели революции Временное правительство назначило его сенатором уголовного департамента Правительствующего Сената. Одновременно М. М. Винавер был назначен сенатором по гражданскому департаменту.
Но уже спустя несколько месяцев октябрьский переворот смел с лица земли и Сенат, и русскую адвокатуру. В Советской России Грузенбергу было делать нечего, и он разделил участь многих товарищей по сословию - бегство сначала в Гетманскую Украину, а затем через Крым и Константинополь в Западную Европу. Он жил недолгое время в Берлине, затем переселился в Ригу, где занимался практикой и основал ежемесячный юридический журнал "Закон и Суд", существовавший до 1938 г.
Последние годы жизни Грузенберг провел в Ницце. Смерть дочери, болезнь единственного сына и собственные немощи омрачили его закат.
{243} Образчиком Грузенберговских защит может служить дело поручика Пирогова, о котором он рассказал в статье в "Современных Записках" и затем в книге "Вчера".
Дело Пирогова, которого Грузенбергу удалось дважды спасти от, казалось бы, верной смерти, - подлинный триумф адвоката. В 1908 г. к нему явился молодой коллега, накануне получивший телеграфную просьбу из Владивостока позаботиться о защите кассационной жалобы приговоренного к смерти Пирогова.