В землю Ханаанскую
Шрифт:
Эти переговоры заняли довольно времени и сбили с толку все расчеты Осии; так как он находился в близком соприкосновении с прокаженными, то ему следовало ехать в крепость Фабнэ, и там вместе с начальником местного отряда, стоявшим во время переговоров с прокаженными подле Осии, они должны были вспрыснуть тело птичьею кровью, переменить одежду и исполнить некоторые предписания, которые можно было только сделать при дневном свете. Оруженосца Осии задержали в крепости, так как этот мягкосердечный человек, заметив между прокаженными одного из своих родственников, протянул ему руку.
Конечно, эта задержка была очень неприятна, но когда после полудня Осия выехал из крепости, то опять стал думать о поручении фараона, о близком свидании с Мирьям, и его сердце радостно забилось.
Так вот и теперь под сикоморою Осия рассказал Мирьям происшествие с прокаженными и вполне сознавал, что сделал для этих несчастных все, что мог. Каждый из товарищей похвалил бы его за подобный поступок, но та, чьим мнением он дорожил больше всего на свете, когда Осия кончил, грустно сказала, указывая на стан:
— Они с нами одной крови, и у нас один Бог; прокаженные могли бы следовать за нами издали и разбивать палатки за станом. Ведь все прокаженные евреи, живущие в Суккоте, — их немного — последуют за нами. Господь Бог обещал дать нам всем ту прекрасную землю, куда мы идем; да, Всевышний дал ее в наследие всем, и знатным, и богатым, и бедным, и страждущим, никто не должен оставаться между нашими врагами. Не лучше ли бы тебе было отделить евреев от египтян и привести наших единоплеменников сюда?
Тогда в воине заговорила возмущенная гордость, и его ответ был серьезен и строг:
— Во время войны жертвуют сотнями для спасения тысяч; ведь и пастух отделяет зараженных овец от стада.
— Совершенно верно, — согласилась Мирьям, — но ведь всякий пастух не более как слабый человек, не знающий никакого лекарства от заразы, но Господь Бог, призывающий народ свой, никогда не накажет его, если только будут повиноваться Его Святой воле.
— Это мысли женщины, подсказанные ей состраданием ее мягкого сердца, — возразил Осия, — но это не может быть принято на совете мужчин. Вы следуете всегда голосу сердца и слушаетесь его беспрекословно; но, впрочем, это совершенно естественно и иначе не может быть, потому-то вам, женщинам, всегда и нужен руководитель.
Щеки Мирьям покрылись ярким румянцем; она тотчас почувствовала скрытые в этой речи намеки, и ей было вдвойне больно, потому что они выходили из уст Осии. Сколько тяжелого пришлось ей вынести в этот день, только потому, что она была женщина, а вот теперь и он дает ей понять, что она, Мирьям, не равная ему, что он стоит выше ее. Ведь тот же самый Осия час тому назад, в присутствии Гура, обратился к Мирьям с такими словами, как будто она состояла в числе народных вождей, и вдруг теперь!..
Но ведь и Осия чувствовал себя оскорбленным; он считал, что этот час решит: ему или ей перейдет главенство в семье, в их будущей совместной жизни. Гордый и величественный стоял он перед нею, а между тем она сознавала, что должна бороться за свое оскорбленное достоинство и не позволять никому попирать его напрасно.
Несколько минут длилось молчание; наконец, Мирьям собрала все свои силы и сказала совершенно спокойно:
— Мы оба забыли, зачем пришли сюда в такое позднее время. Ты хочешь довериться мне, что привело тебя сюда и услышать от меня, не то, что заблагорассудится сказать Мирьям, слабой женщине, а пророчице, снискавшей милость Божию.
— Я надеялся также услышать и голос девушки, на любовь которой рассчитывал, — мрачно сказал Осия.
— Ты услышишь все, — возразила она и сняла руку с камня. — Но может случиться, что я не буду разделять мнения человека, мужеству и уму которого я всегда удивлялась; а между тем ты сказал, что не терпишь противоречия в женщине.
— Мирьям! — прервал он ее упавшим голосом и затем продолжал: — Конечно, величайшим в жизни горем для меня будет потеря твоей любви, но ты должна понять меня прежде, чем высказать свое суждение. Итак, выслушай, какое я привез поручение.
— Нет, нет! — с живостью возразила она. — В данную минуту ответ застынет на моих устах. Позволь мне прежде рассказать тебе об одной женщине, обладающей любящим сердцем, но которая знает о чем-то другом, что она ставит выше своей любви. Ты смеешься? Да, ты прав, пока еще не знаешь всего, что я доверю тебе?
— Так говори же! — сказал он таким тоном, что она тотчас поняла, как ему трудно было себя сдерживать.
— Благодарю тебя, — с жаром промолвила Мирьям. Затем она облокотилась на ствол старого дерева, а он сел на скамейку и смотрел то вниз, то прямо ей в лицо; но вот девушка начала. — Мое детство давно прошло, и скоро пролетит и молодость. Будучи ребенком, я мало отличалась от прочих девочек, мать научила меня молиться Богу отцов наших; но мне все же очень понравились рассказы прочих детей о богине Изиде. Я пробиралась тайком в храм этой богини, накупала ароматических трав, опустошала для нее весь садик, кропила душистыми ароматами ее алтарь и подносила ей цветы. Я была выше ростом и сильнее других детей и притом дочь Амрама, так что все меня слушались. Когда мне минуло восемь лет, мы переселились из Цаона сюда. Прежде чем я нашла себе подругу для игр, приехал ты к Гамалиэлю, мужу твоей сестры, для лечения раны, нанесенной тебе копьем одного ливийца. Помнишь ли ты то время, когда, бывши уже юношей, ты выбрал себе в товарищи маленькую девочку? Я приносила тебе все необходимое, болтала с тобой обо всем, как умела. Ты рассказывал мне о кровавых войнах и блестящих победах, о роскошном одеянии фараона, о его конях и пышных колесницах. Ты показал мне перстень, подаренный за храбрость; когда же тебе стало легче, то мы часто гуляли с тобою по полям.
У Изиды был также храм и здесь, я часто проскользала на передний двор, чтобы помолиться за тебя и принести ей в дар лакомое блюдо. Я так много слышала от тебя о блеске придворной жизни, об учености египтян, что невольно стремилась в столицу. Мне также рассказывали, что мой брат Моисей пользовался милостями фараона и считался между жрецами одним из умнейших людей. Наш народ мне уже более не нравился, так как мне казалось, что евреи во всем отстали от египтян.
Но вот наступила разлука с тобою; так как я была набожна и ожидала от могущества египетских богов одного только хорошего, то и молилась им, прося их сохранить фараона и его войско, в рядах которого ты служил.
О Боге отцов наших мать мне также рассказывала очень много; она упоминала о его благости и милосердии к нашему народу. Но и моя мать иногда приносила в жертву богу солнца быков и других животных. К египтянам она относилась очень дружелюбно, так как мой брат Моисей достиг между ними таких больших почестей.
Так я достигла пятнадцатилетнего возраста и веселилась, как и все вообще молодые девушки. Вечером, когда пастухи возвращались с пастбищ, я вместе с прочею молодежью садилась у разведенного костра, и мы весело болтали. Мне приятно было, что сыновья богатых людей предпочитали меня всем другим девушкам и один после другого сватались за меня, но я их всех отсылала обратно, так же, как и египетского военачальника, предводительствовавшего отрядом, который занимал укрепление; я думала о тебе, друге моего детства. Как я всегда пламенно желала, чтобы ты очутился как бы по волшебству с нами, когда я с бубнами в руках во время какого-нибудь празднества пела и танцевала, слыша отовсюду похвалы себе! В то время, когда другие слушали мои песни, я только и думала, что о тебе…