В зоне тумана
Шрифт:
Хлюпик и Мунлайт стояли в нескольких шагах. Я перевел взгляд с одного на другого.
— Оно само, — поспешил отгородиться Хлюпик.
— Как говорила моя учительница по физике, — задумчиво произнес Мун, — само в этом мире ничего не происходит. Чтобы что-то упало, надо силу приложить.
Умный, как Ленин. Я развернулся и пошел дальше. Понятное дело, что силу приложить надо. Но ведь нет никого. И потом, силы разные бывают. Ветерок подул — сила. Земное притяжение — тоже сила.
Самоутешение вышло абсолютно никчемным. Ощущение чужого присутствия не отпускало ни на секунду, только усиливалось.
Шаги стали глуше, словно туман с утроенной силой съедал звуки. Слух напрягся до звона в ушах, будто поблизости снова был контролер. Ничего. И в обозримой близости — тоже. Ничего и никого.
Сунув руку в карман, выудил ПДА. Палец шлепнул по кнопке питания. Наладонник пискнул и загорелся экраном. Я включил карту. Если верить компьютеру, то кордоны «Свободы» и «Монолита» остались правее и сзади. Людей прошли. Дальше будет легче.
Утешение снова оказалось паршивым. Самообман, а не утешение. Да и не будет в зоне легче. Никогда.
Впереди взметнулась новая тень. Огромная, костлявая, неживая. Сердце дернулось в неестественной конвульсии. Нервы совсем ни к черту. Впереди высилась ажурная опора ЛЭП. Конструкция дала крен. Вправо от траверсов провисли черными змеями провода. Слева проводка была оторвана. Обрывки проводов безвольно болтались на изоляторах, покачиваясь от ветра. Только один кабель невесть как оставался натянутым. Но за счет наклона опоры провод натянулся, будто струна, и готов был лопнуть от перенапряжения в любую секунду.
Сердце металось в груди и колошматилось о ребра, как птица, попавшая в клетку. Я глубоко вздохнул. Раз, два, три. Выдох. Легче не стало.
— Все. — Я сделал еще пару шагов, после чего остановился. Рюкзак скользнул с плеча на землю, словно был живым и весь день мечтал только о том, чтоб от меня отделаться.
Только опустившись на корточки и присев, я понял, насколько сильно разболелась нога.
— Что, пришли уже? — невинно поинтересовался Мунлайт и растекся в сатанинской ухмылке. Подковообразная бородка и сузившиеся глаза дополнили образ. Рогов ему только не хватает и хвоста. А вообще молодец, быстро в себя пришел. Хмурого упаднического настроения как не бывало. Мне бы так. С другой стороны, он напряг одного дня сбросил, а мне нужно напряжение многих лет скидывать. И память. А от этого так просто не отделаешься.
— Четверть часа перекур, — поделился я со своими спутниками и откинулся на рюкзак.
За консервами не полез. Рано жрать. Нам еще топать и топать. Мунлайт присел рядом. Дернул было травинку, но тут же отбросил и принялся елозить кончиком языка по сколотому зубу. Хлюпик возился дольше, чем обычно, будто кот, пытающийся выбрать себе место, а потом удобнее на нем устроиться. Рожа брезгливая. Ну, точно, как у кота. Те тоже сырость не переваривают.
Я закрыл глаза, чтоб не видеть обоих. Устал я от людей вообще и от них в частности. Слишком много общения для меня в последние дни. Надоело. Хочется забиться куда-нибудь в нору, и чтоб никто не трогал. Нажраться водки, растопить буржуйку и уснуть в тепле и под кайфом.
Тишина вокруг стояла ватная, как на новом кладбище. Это на старых деревья на ветру перешептываются и вороны галдят. На свежепостроенных, если так можно сказать о кладбище, ничего этого нет. Только поле, могилы и намек на то, что над этой смертью, украшенной искусственными венками и вениками, когда-нибудь прорастет жизнь.
— Слушай, Хлюпик, — разорвал тишину Мунлайт. — А на хрена тебе Монолит? Чего тебе в жизни не хватает?
— Иди ты, — отозвался тот. — Я ж тебя не спрашиваю, чего ты у исполнителя желаний попросишь.
О как! Хлюпик-то, оказывается, зубы показывать умеет. Я открыл глаза и приподнялся.
Хлюпик сидел надутый, как мокрый воробей. Понимаю, я тоже не люблю, когда в душу лезут. Только в отличие от Хлюпика я и в чужое личное предпочитаю не соваться. А он нехай отдувается. Пусть на своей шкуре прочувствует и осознает. У каждого есть что-то свое, сокровенное. Весь секрет только в том, чтобы не переступать черту и не лезть в чужую душу, если не хочешь открывать свою.
Мунлайт, напротив, забавлялся.
— Понятно, — ухмыльнулся он гадостно. — Очередной спаситель человечества. Мир во всем мире попросишь? Или чего? Чтоб дети не болели? Чтоб бабы не истерили? Чтоб у политиков была совесть, а у убийц сострадание?
Неизменная улыбка его стала жесткой. Он коротко сплюнул через новоприобретенную дырку в зубах.
— Много вас таких тут было. Исусики.
Взгляд новичка налился стальной твердостью и по жесткости мог посоревноваться с окаменелой муновой ухмылкой.
— Хоть бы и так, — окрысился Хлюпик. — А сам что?
— А я не претендую. У меня желание только одно сейчас, и оно сильно далеко от человеколюбия.
— Угу. Я себя не люблю, но очень нравлюсь, — подначил я.
— Именно, — кивнул Мун, пропуская подначку мимо ушей.
— А на других наплевать? — мрачно уточнил Хлюпик.
Мунлайт победно улыбнулся.
— А для того, чтобы кому-то чем-то помогать, надо самому для начала вылезти из жопы. Много вас таких. Сами в дерьме сидят и готовы помогать каждой сиротинушке. Чем ты можешь помочь, Супер Радж? Ты сам в говне по уши. Все, что ты можешь, это возюкаться в этом дерьме. Все, что ты знаешь, это как совсем в нем не утопнуть. Вся твоя жизнь — вялое копошение в навозной куче. И ты рвешься кому-то помогать, кого-то спасать? Кого и от чего? Ты ничто. Сначала себе помоги, а потом уже для других хоть что-то сделать сможешь.
Хлюпик полоснул по сталкеру металлическим взглядом, казалось, сейчас бросится и загрызет. Но вместо этого новичок стиснул зубы и отвернулся, в конец надутый.
— Ну а ты? — полюбопытствовал Мун, переключаясь на меня.
Я резко поднялся. В ногу отдало резкой болью. Что ж она так раздергалась-то? Я непроизвольно сморщился.
— А я пойду.
— Куда это?
— В кусты, — буркнул я.
Не то Чтобы мне очень хотелось до ветру, но продолжать этот разговор я жаждал еще меньше. Что мне ему сказать? Что ответить? Я иду к Монолиту, но даже если он существует, даже если мы до него доберемся, даже если еще куча всяких «если»… Ведь мне нечего у него попросить. Не знаю, чего желать. И не потому, что у меня все есть. Просто мне ничего не нужно. Покойникам ничего не нужно.