В звездные миры (илл. Б. Аржекаев)
Шрифт:
Работали все — Иван Макарович, Загорский, Ольга. Один лишь Михайло Милько «бил баклуши» в ракете.
Загорский часов около десяти просидел, ремонтируя радиостанцию, а потом сопровождал профессора в горы. Искал там какой-то минерал, которым собирался заменить недостающую лампу.
Коллекция минералов увеличивалась. И каждый раз, внимательно изучая какой-нибудь камешек, Иван Макарович восклицал;
— И это старый знакомый!
Ольга не знала; то ли с удовлетворением отмечает этот факт отец, то ли с досадой. Она слышала в его голосе
«Соседи» пока что не беспокоили их, но кто знает, что у них на уме? Ивана Макаровича очень тревожила потеря связи с Землей.
— Работайте, работайте, Николай, — говорил он Загорскому, когда тот покидал свою умолкнувшую рацию и молча становился перед иллюминатором. — Связь нам нужна, как воздух!
И Николай снова брался за дело. Проходили часы утомительного ожидания… Но вот что-то зашипело, зашумело и в каюту ворвались звуки!
Все были так ошеломлены, что никто не промолвил ни слова. Ольга отвернулась от иллюминатора и глядела на приемник. Михаил не отводил глаз от затылка Загорского, Иван Макарович положил на стол какой-то кристалл, который только что рассматривал, и задумчиво подпер рукой подбородок.
А из репродуктора лилась музыка — виолончель тосковала о чем-то дорогом, желанном и несбыточном…
— Да это же «Мечты» Шумана, — тихо сказала Ольга, когда музыка умолкла. — Хотелось бы мне знать, была ли музыка у селенитов?
— Вот прибудут сюда археологи, историки — узнают все, заметил Загорский.
— Я хочу увидеть подземный город, — произнес Михаил. — А то скажут: побывал на Луне, а города и не видел. Как вы его назвали?
— Пока что никак, — ответил профессор.
— Это уж нелогично. Надо назвать обязательно.
— И в самом деле, папа! — тряхнула волосами Ольга. — Если бы я побывала в нем, сразу бы назвала…
— Назовите его, Иван Макарович, Ольгополем или Ольгоградом.
— Пусть лучше будет Михайловка или Мишковичи! — засмеялась Ольга.
Загорский повернул голову:
— Это город смерти, товарищи, город вечного молчания.
— Но ведь жизнь в нем задержалась дольше, чем где бы то ни было, — возразил профессор. — Это — пристанище жизни!
— Бухта жизни! — воскликнула Ольга.
— Лабиринт жизни! — сказал Михаил.
Заглушая шум приемника, Николай произнес:
— Вот пойдете — увидите, что там за жизнь. Это — город агонии.
— Почему это у вас такие мрачные мысли? — спросила Ольга.
Николай не ответил. Вертел ручки приемника, и шумы Земли заполняли кабину. Наконец, сквозь них, как сквозь пургу, прорвался далекий голос:
— Комета, Комета, я — Земля, я — Земля!..
Сколько тревоги было в этом голосе! Земля, родная Отчизна сзывала своих сыновей, словно чайка птенцов. Они слышали ее голос, а ответить не могли.
ПИК
Если смотреть на Луну в телескоп, ее сияющий диск очень напоминает торт. На нем как бы застыли беспорядочно брошенные кусочки крема. Иное дело — стоять на этих самых «кусочках». Это — огромные горы — большей частью крутые, отвесные. Каждый раз; когда наши путешественники глядели на них, воображение рисовало им леса, снежные шапки и шлейфы облаков. Но ни лесов, ни снега, ни облаков здесь не было. Голые, суровые, молчаливые горы вздымались к самым звездам.
Плугарь и Загорский поднимались на одну из самых высоких вершин. Идти было легко, совсем не то, что на Земле. Здесь, их тела весили по 12-14 килограммов, а мускульная сила оставалась прежней.
Сильный, ловкий Николай шел впереди, карабкаясь на выступы, перепрыгивая через расщелины. За ним — Иван Макарович. Их соединяла альпинистская веревка, концы которой были прикреплены к поясам.
— Вот и я альпинистом стану! — шутил профессор. Чем выше они поднимались, тем шире открывался горизонт. Сколько ни охватишь взглядом, всюду горы и горы, словно залегли какие-то удивительные страшилища. Необыкновенный вид придавали горам черные резкие тени, испещрявшие весь массив.
— Держитесь, Иван Макарович! — обернулся Николай. За стеклами скафандра блестели его глаза, — Штурмуем самую вершину!
Вершина была очень крутая, а кое-где-прямо отвесная. Пришлись много раз обойти ее вокруг, чтобы отыскать более или менее удобный подъезд. Николай топориком пробовал крепость верхних слоев, и они часто осыпались под его ударами.
Наконец, подъем закончен! Николай поднял топорик я потряс им над головой, словно салютуя. Потом вынул из сумки красное полотнище флага, прикрепил его к топорику и водрузил между камнями вершины. Флаг обвис, и складки его застыли. Казалось, он был высечен из какого-то ярко-красного камня.
— Отныне — это пик Отчизны, — сказал Иван Макарович, глядя на флаг, цветком пламенеющий над суровыми камнями.
— Пик Отчизны… — произнес Николай, оглядывая горизонт. — Но как высоко!
Вдали, как на рельефной карте, виднелся огромный цирк: горное кольцо обрамляло сопку — кратер.
— Может, это Курций? — спросил Загорский. — Или Лейбниц?
— Наверно, Курций… Наша ракета стоит на плато между цирками Ньютона, Лейбница и Курция. Последний расположен на семидесятой параллели… Не исключена возможность, что это он и есть.
— Да, рельеф оригинальный, что и говорить. Вы сторонник какой теории — вулканической или метеорной?
— Видите ли, Николай, к окончательному выводу можно будет придти только после археологических экспедиций, которые детально обследует цирки и кратеры. По тем данным, которые собрали мы с вами, я думаю, можно сделать предварительный вывод о вулканическом происхождении преобладающего большинства цирков.
— Но ведь они имеют в диаметре до сотни километров!
— Некоторые достигают и трехсот!