Ва-банк для Синей бороды, или Мертвый шар
Шрифт:
– Блестящая догадка. Может, укажете на этого шутника?
– Теперь, Нил Нилыч, хорошенько подумайте и скажите: что случилось с вами перед тем, как стали появляться письма? Сгодится любая мелочь.
Заниматься такой глупостью, как копошиться в памяти, Бородин не собирался, ответил сразу:
– Ничего, – затем хмыкнул и добавил: – Ну, привел в дом Липу… Показал маменьке, они мило поболтали и остались довольны друг другом.
– То есть устроили что-то вроде смотрин невесты?
– Конечно, надо же было показать обеих…
По тому,
– Ну поймите же, в этот раз я твердо намерен жениться. Чтобы уж наверняка, завязался с двумя барышнями сразу… Дуплетом, так сказать. Нет, тут все честно: обе нравятся мне безумно, прямо влюблен до глубины души, но выбрать одну не могу. Вот поэтому сначала показал маменьке Варвару, а уж потом Липу.
– Что сказала Филомена Платоновна?
– Ей обе понравились. Говорит: милые и славные барышни. Обе могут быть хорошими женами. Но выбирать предоставила мне! А как тут выбрать, когда люблю обеих? Такие красавицы, умницы и вообще… Одна голубоглазая, у другой глазки бирюзовые тоже… Липа только постарше.
– Барышни знают, что участвуют в конкурсе невест?
– Это зачем?.. Ни к чему это… И что тут такого?
Родион резко потерял всякий интерес к особняку и обитателям, попросив, нет, потребовав немедленно отвезти его в участок, а далее находиться в его распоряжении. В стальном сердце чиновника полиции блеснула надежда справиться с делом, а заодно и с древним роком молниеносно. И еще успеть на бабушкино варенье.
Если бы великому живописцу, да хоть Рембрандту, залетела в голову мысль написать полотно «Триумф дружбы чиновников», лучшего образца, чем 4-й участок Казанской части, найти было бы невозможно. Трепетно взращенная приставом любовь товарищеская между чиновниками участка была крепка, как серебряный рубль. Как же иначе защищать закон и порядок? Поодиночке это делать решительно невозможно. А поделись с коллегой да не забудь самого Желудя – дружба окрепнет.
Атмосфера дружбы обдала Ванзарова липкой волной, не успел он освободиться от вязанки книг и дорожного саквояжа, в котором по секрету хранилась баночка с глазом. Чиновник Матько умилительно сделал брови домиком и радостно крикнул:
– Родион Георгиевич, какая неожиданность! А мы вас заждались!
Чиновник Редер с неменьшим чувством добавил:
– Уж из отпуска? Какой молодец. Отдохнули и посвежели, прямо не узнать.
– Полны сил и желания трудиться, сразу видно…
– А какой цвет лица на природе нагуляли, прямо сдобный пирожок…
И далее в таком же духе. Не обращая внимания на дружелюбные укусы, коллежский секретарь положил вещи под рабочий стол, случайно зажатый в дальний угол присутственного отделения, возде окна, выходившего на вечно пыльный Мучной переулок, и молча направился
Родион всегда был готов распахнуть сердце. Придя в участок, мечтал встретить умных и честных товарищей, которые помогут и подскажут многое по службе. И встретил. Ему предложили широкие авансы. Только вот цена дружбы оказалась слишком высока. Коллеги, к удивлению, поняли, что юнец не желает брать и делиться, как полагается товарищу-чиновнику, и вычеркнули его из членов. Ванзаров ответил тем же. Окончательная пропасть легла между ними после неожиданных успехов Ванзарова в раскрытии нескольких убийств.
Ну вот, пока выясняли интимные подробности, Родион узнал, что его надежда рухнула. Старший городовой Семенов, на которого мог положиться как на самого себя, находится в отгуле. Городовой Егоров – на дежурстве, а младший городовой Бородулин отбыл по поручению. В резерве участка находилось еще десятка два городовых, но никого из них Ванзаров не мог просить лично, то есть по-дружески. А требовать у пристава городовых непонятно для чего – бесполезно. Можно рассчитывать только на себя. Бородин, дожидавшийся в фиакре, в расчет не попадал.
– Только из отпуска и уже в делах! – сладчайше восхитился Матько.
– Недаром же вас господин пристав так дожидается, – добавил Редер. – Нетерпением исходит.
– Я в отпуске, ничем не занимаюсь, так заглянул, – заявил Ванзаров, двигаясь к двери. Но улизнуть не успел. Резво сменив тон с фамильярного на официальный, Редер доложил:
– Вас ожидает подполковник, извольте в его кабинет.
Савелий Игнатьевич подскочил пружинкой, когда в проеме двери обрисовался крупный силуэт мелкого подчиненного.
– Ну вот и наш герой! – закричал Савелий Игнатьевич, выскакивая из-за стола. – Он-то во всем и поможет. И не думайте отказываться, Родион Георгиевич, дело международной важности. Как раз вам по плечу! Так что располагайтесь у меня без стеснений и за дело, дорогой мой, за дело! На вас вся надежда…
Продолжая извергать комплименты, пристав стремительно юркнул в проем и захлопнул дверь так шустро, будто опасался, что Ванзаров сбежит. Понять Желудя можно: требовалась титаническая сила духа, чтобы два часа развлекать гостью.
Пойманный как глупый мышонок, Ванзаров растерянно взирал на даму. Была она неописуемо страшна. Вернее, принадлежала к особому типу барышень без уродств, но от одной мысли просто коснуться их пробирает озноб, словно мороженую рыбу потрогал. С лица, вытянутого сосулькой, взирал глаз без ресниц, неописуемо бесцветный, другой же закрывала перевязь с черной бляхой, отъявленно пиратского вида. Острые скулы словно прорывали кожу, а губы виднелись бледной ниточкой. При этом рост дамы принуждал смотреть на нее снизу вверх, а худощавость возбуждала желание немедленно вызвать даме врача.