Вадбольский
Шрифт:
Он изумился:
— А это зачем?
— Чтоб худеть, — объяснил я авторитетно. — Понятно, Россия ещё не наелась, голодные годы чаще, чем урожайные, но богатые всё равно жрут от пуза!.. Вон Крылов какой толстый был, целое стадо свиней! Даже толще, чем Гёте! Не видел?.. Я тоже, но читал как-то…
Он с уважением посмотрел на перегонный куб, где кипит и пенится зелье зеленого цвета.
— У вас очень могуче-сильные отвары, ваше благородие… Заработать будет можно.
— А ещё подстёгивающие заживление ран, — сказал я, — а
Он охнул.
— Ну, это с руками оторвут!
— А ещё, — сказал я, не отрываясь от работы, — сбегай узнай, как здесь работает почта. И за сколько дней дойдет до нашего имения Вадбольских.
Он насторожился, остановился так резко, словно ударился о невидимую стену.
— Ваша милость, хотите весточку послать?
— Посылку, — пояснил я. — Даже не бандероль, а посылку. Узнай, повезут до имения или только до ближайшей к ним почты.
Он кивнул.
— Сейчас схожу, всё разузнаю. Какого размера и веса посылка?
Я окинул взглядом колбы с раствором и бак для перегонки, сказал с неохотой:
— В бутылку не уложусь, придется в бутыль. Литра на три. Хочу, чтобы наверняка. Пусть и Пелагея Осиповна подлечится. Завтра всё будет готово.
Он тоже посмотрел оценивающе на стол, покачал головой.
— Больно вы доверчивый, барин. Не знаете жизни! Как ни укутывай бутыль, обязательно разобьют по дороге. Я поищу по магазинам что-нить покрепче. Из меди, а то и вовсе железное. Ну, как получится.
— Действуй, — одобрил я, и повернулся к столу.
Он тихонько вышел, я слышал как неслышно закрылась дверь, на пару секунд донесся приглушенный шум улицы и чужие запахи. Моя чувствительность постоянно фиксирует что-то новое, анализирует и раскладывает по ячейкам, чтобы выдать по первому желанию со всеми подробностями.
Надо со всеми домашними делами успеть до начала учёбы, совсем скоро должен явиться в Академию на первое занятие.
Интересно, чему там обучают кроме Закона Божьего?
Часть вторая
Глава 2
В последний день перед началом занятий ощутил, что по моей непогрешимой вере в абсурд насчёт какой-то там магии нанесен чувствительный удар.
Иван тогда ещё по дороге через лес время от времени упоминал магию, но я пропускал мимо ушей, мало ли о чём говорят неграмотные крестьяне и слуги. Ещё вскользь упомянули магов в гостинице, дескать, хорошие и обходительные, но только женщины к ним приходили безобразные и распутные, маги могли бы приворожить и кого-то почище.
А уже в самой Академии услышал, что будут отдельные уроки по магии, так как в нашем потоке оказалось пятнадцать человек то ли с зачатками, то ли с задатками магии.
Более того, в двух старших курсах есть настоящие маги! Которые развили свои способности и активно их используют!
Общежитие разместилось в огромном здании из красного кирпича, а когда я поднялся на лестнице на свой этаж, понял, что его и строили уже под общежитие. Бесконечно длинный и просторный коридор, а по обе стороны двери на приличном расстоянии одна от другой, что значит, помещения внутри просторные.
Я отыскал дверь с нужным мне номером, дверь не заперта, я открыл и с порога быстро охватил взглядом большую комнату с тремя кроватями, довольно вместительными платяными шкафами, а также множеством стульев и двумя громоздкими столами, похоже, на всех столов не хватило.
На одной из кроватей лежит поверх одеяла парень с рыжей шевелюрой, тот самый конопатый, что тогда так лихо меня обогнал, сразу уставился на меня оценивающим взглядом.
Я в свою очередь окинул взглядом человека, с которым придется делить комнату: ниже меня ростом, но широк в плечах, неладно скроен, как говорят, но крепко сбит, рыжие кудри и веснушки на лице, нос картошкой, глаза как васильки, зубы белые, ещё не прокуренные.
Я сказал вежливо:
— Здравия желаю. Юрий Вадбольский, баронет. Указано здесь жить на время пребывания в Академ… гм… Лицее.
Он ответил с подчеркнутой ленцой:
— Не парься, всё равно называют привычно Академией. Я Толбухин Фёдор Иванович, потомственный дворянин. Как я понял, ты прошёл экзамен?
Я вошёл в комнату, окинул взглядом свободные кровати, решил выбрать те, что ближе к единственному окну.
— Не уверен, — ответил я честно. — Фехтование завалил, но из милости к убогому мне разрешили пересдать через две недели. Если снова провалюсь, вылечу.
Он присвистнул.
— Убогим везет. Других отсеивают без церемоний. Устраивайся. Поужинал? Здесь кормить начинают с момента зачисления.
Я вздохнул.
— Кажется, на ужин я сегодня опоздал.
В дверь коротко постучали, мы не успели ответить, как она распахнулась, и на пороге появился высокий подтянутый юноша со строгим выражением лица и объемистым баулом в руке.
— Здравствуйте, — произнес он нейтральным тоном, — я Эдгар Равенсвуд, мне назначено жить здесь на время учебы.
У него под стать фигуре оказался приятный мягкий баритон, хотя я всегда помнил, что у Эдгара Равенсвуда тенор, а баритон у его антагониста лорда Энрико Астона, но смолчал, вместо этого представился:
— Юрий Вадбольский, очень приятно познакомиться.
А Толбухин спросил с некоторой враждебностью:
— Ты немец, что ль?
Эдгар ответил с холодным выражением лица:
— Для вас мы все немцы.
Толбухин процедил:
— И чего тебе тут надо, тевтон?
Щека Эдгара чуть дернулась, но он ответил ровным и чуточку презрительным голосом:
— Я подданный Российской империи, граф Равенсвуд из рода Равенсвудов, в прошлом бывших властелинами Рима и половины Италии. В Лицее я потому, что ветвь моего рода издавна живет в России и служит её интересам.