Вадбольский
Шрифт:
— Незнакомых, — повторил я с нажимом, — задирать опасно. Тем более, нападать. Все видели, что я только защищался?
Удаляясь, чувствовал на спине десятки пар взглядов, как враждебных, так и недоумевающих. Надеюсь, об этом случае узнают, мне же надо, чтобы перестали шпынять, ну не могу проглатывать обиды, всё мое воспитание против,
А ещё услышал, как тот курсант, у которого мундир из самого дорогого в империи сукна, сказал вполголоса соседям:
— Как-то Ломоносова четверо пытались ограбить в тёмном переулке, слыхали? Всех
Ему возразили:
— Тогда ещё Щелей не было! А сейчас средний маг дюжину ломоносовых щелчком укомарит!
Дальше я не слышал, подумал с тревогой, что в самом деле надо что-то делать и в этом направлении. Аугментация пока что держит, но это с настоящими магами не сталкивался.
День прошёл в тревоге, вот-вот снова к директору, но на этот раз мой обидчик не побежал с жалобами, а директор, хотя наверняка сразу и узнал всё, промолчал, раз уж курсанты решили не вытаскивать свои разборки на его суд. Но, думаю, ещё один минус мне в моем деле поставил.
Когда вошёл в нашу комнату, Толбухин и Равенсвуд уже в постелях, вот-вот прозвучит отбой, Равенсвуд с блокнотом в руках, Толбухин с интересом читает «Санкт-Петербургские Ведомости», естественно, с последней страницы.
Я сел на свою кровать, со вздохом начал раздеваться. Трусов и трусиков эта эпоха не знает, мужчины спят в кальсонах из грубого отбеленного полотна с ленточками внизу, это чтобы завязывать вокруг щиколотки. В кальсоны переодеваются на ночь, а в холодное время их надевают под брюки.
В кальсоны я влез, рубашку снимать не стал, подстраивается под мои потребности тепла и холода, к тому же впитывает пот и вообще следит за чистотой кожи. А цветом вполне под нижнее белье, только более аристократического толка.
Равенсвуд покосился в мою сторону с ленивым интересом.
— У тебя всё ещё своя рубашка?
— Последнее, — ответил я горестно, — что осталось из родового имущества.
— А брюки и те странные туфли… или башмаки, — поинтересовался он, — куда дел? Ты приехал в них… Очень интересный покрой.
— Здесь другая мода, — напомнил я. — Нам надо опетербурживаться!
Он вздохнул.
— Надо. Здесь всех стригут под одну гребенку.
— Стрижеными управлять проще, — поддакнул я.
— Как прошёл день? — спросил он явно из вежливости. — Ты пару лекций пропустил! Этого преподы не любят.
— Прекрасно, — сообщил я. — Ещё одного врага завел, класс!
Он в изумлении вскинул брови.
— Что в этом классного?
— Дремать не дадут, — объяснил я. — Я же любитель изящных искусств! Значит, поспать люблю. И поваляндриться. А враги, сам понимаешь, чтобы карась не дремал… Слушай, я задам глупейший вопрос, только не смейся, учти, я действительно из самого глухого хутора Сибири. Даже не Западной, а Восточной, что вообще тайга-тайга, и медведь хозяин…
Он усмехнулся.
— Давай, спрашивай.
Я сам ощутил, как голос мой звучит жалко и смущенно:
— Как становятся магами?
Он вытаращил глаза, хотя обещал не удивляться, сказал в затруднении:
— Как, как… просто рождаются ими. Ну не сразу, но у подростка можно иногда заметить, что он может что-то ещё… ну, другое… И тогда за него хватаются, как за сокровище, отправляют в особые школы, чтобы развить…
— Погоди, — сказал я, — выходит, магия была всегда?
Он посмотрел в изумлении.
— Ты чего? Магия появилась с Порчей или Щелями Дьявола, по-научному, с Дистозом.
— Одновременно или вместе?
Он посмотрел на меня озадаченно.
— Разве не ты, дикий ты наш, говорил в таких случаях: «А не один хрен?»
Я вздохнул.
— Ладно, здесь в библиотеке книги на эту тему есть?
Он проговорил с усмешкой:
— Думаю, немало. Ты же любишь старые книги читать?
Толбухин сказал счастливым шепотом:
— Ещё денек отмучиться, а там выходные!.. Красотища. Никаких занятий, свободный выход в город… Всегда бы так!
— Как? — уточнил я.
Он хохотнул.
— Два дня занятий, два дня выходных!.. А лучше всего бы только выходные…
— Куда пойдешь? — спросил я.
Он выпучил глаза.
— Ты чего? Куда я пойду?.. Не местный, чай. Денег даже на извозчика нет. Это ты баронет, а я простой дворянин. Правда, потомственный, а не какой-нить пожалованный. Просто выходным радуюсь.
— Лодырь, — сказал я. — Значит, послезавтра за стену?
— Можно завтра, — пояснил он. — После занятий. Но в воскресенье вечером должен быть здесь, отметиться у дежурного.
Равенсвуд ничего не сказал, немец, что с него взять, уже уткнулся в учебник, я увеличил зум, приближая изображение обложки, так и есть, это уже за второй курс, и всё понимает, судя по спокойному лицу, очень уж старательный.
На следующий день нас с утра повели на проверку насчёт наличия магии. Я спросил тихонько Толбухина, почему не сделали при отборе в Академии, он поморщился, объяснил, что процедура долгая и дорогая, теперь проще, когда отсеялись сорок девять из пятидесяти, это ж какая экономия времени и денег!
Как я понял, при попытке ощутить магические способности в человеке, тратятся какие-то ценные ресурсы, для нашего курса понадобился весь день, а если бы решились проводить при отборе кандидатов, то заняло бы около двух месяцев.
Толбухин и Равенсвуд прошли раньше меня, оба ничуть не расстроились, что не обнаружилось даже зачатков магии, я как-то даже обрадовался, хотя и понимаю, нехорошо, но так как бы повышаются мои шансы, у кого-то же обнаружатся…
Пришлось разуться, босыми ногами встал на некую металлическую плиту, поискал глазами окошко, где высветятся мои данные насчёт веса, процента жира, мускулов и воды, а также электропроводность и прочее, но это же магия, такая же тёмная и непонятная, как история мидян, плита даже не хрюкнула.