Вадбольский
Шрифт:
Двое мрачного вида искусников, у меня язык не поворачивается назвать их магами, скучающе смотрели на свои пластинки в руках, такого же цвета, как плита подо мной, только размером с ладонь, оба синхронно, как два Ивана из ларца, покачали головами.
Я спросил с надеждой:
— Что, совсем мало?
Один из магов ответил нехотя:
— Нуль.
Второй добавил вежливо:
— Даже намека нет, что вообще-то не удивительно, вы не расстраивайтесь. Даже в благородных семьях, что старательно накапливают способность к работе
Я сказал горько:
— Простите, что занял ваше время. Пойду топиться.
Оба кивнули с полнейшим одобрением, мол, таким туда и дорога.
Часть вторая
Глава 7
На большой перемене, когда мы втроем вышли из столовой, довольные и сытые, к нам наперерез двинулся крупный и массивный старшекурсник, я узнал в нём одного из тех, кто вчера сопровождал двух курсисток и рассыпался в комплиментах.
Лицо нахмурено, глаза полыхают гневом, а из ноздрей едва не вылетают клубы дыма.
Я вздохнул, сказал вполголоса:
— Топайте на занятия. Я вас догоню.
— Но, — сказал Толбухин, однако Равенсвуд с силой потащил его за рукав, и Толбухин умолк.
Старшекурсник остановился передо мной, загородив дорогу.
— Ты, скотина, — прошипел он, — ты осмелился опозорить нас перед лицом княжны Глорианы!.. И её подруги Иоланты!
Я буркнул:
— Не надо было хамить.
Он прорычал:
— Тебе? Тебе, ничтожество?.. Да я тебя…
— Ну-ну, — сказал я, — давай-давай. И ты соплями умоешься.
Он вперил в меня бешеный взгляд.
— Думаешь, и со мною пройдет, как с виконтом Красавцевым?.. Ты застал его врасплох!.. Меня не застанешь!.. Я, граф Клингхоффер, вызываю тебя на дуэль!.. Или на коленях попросишь у меня прощения за вчерашнее! И отделаешься всего парой пощечин!.. Ну и сапогом по харе. Зато будешь жить.
— Принимаю, — ответил я коротко, — выбор оружия за мной?
Он сказал обрадованно:
— За тобой!.. Молодец, даже калекой быть лучше, чем увильнуть от дуэли.
— Тебе виднее, — ответил я. — Эй, ребята, кто побудет секундантами? Мы тут быстренько, все свои, успеем до звонка.
Сразу несколько голосов вызвались быть секундантами графа, моим секундантом никто не хотел назваться, наконец подошёл тот курсант с породистым лицом, у которого даже мундир из самого дорогого в империи сукна, зачем это ему надо, тоже выпендреж для избранных?
— Я, — произнес он хорошо поставленным голосом, — я буду секундантом баронета Вадбольского.
Тут же несколько человек восхотели быть надзирателями поединка, один оттеснил других и обратился ко мне:
— Вас вызвали, выбор оружия за вами.
— Простая схватка, — ответил я, — на кулаках.
Граф вскрикнул возмущенно:
— Мы что, мужики? Это только они по пьянке кулаками!
Я обернулся к распорядителю.
— Запишите, граф Клингхоффер струсил и увиливает от поединка.
— Я не отказываюсь, — резко ответил граф. — Только на этот раз пощечинами не отделаешься.
— Ты тоже, — ответил я и добавил: — скотина тупая и вонючая.
Это его взъярило, как и требовалось, самообладание хоть и не потерял, но попёр слишком уж нахраписто. Я начал отступать, присмотрелся, слишком прост, хоть и граф, но дерется как деревенский ванька, отстранился от прямого удара в голову, быстро ударил в живот, граф охнул, рот начал раскрываться, я быстро-быстро провел серию ударов в лицо, стараясь поставить кровоподтеки позаметнее под обоими глазами, а когда он начал падать, успел мощным апперкотом приподнять его над брусчаткой.
Грохнулся он в полной тишине спиной на брусчатку.
От учебного здания заливисто прозвенел колокольчик. Я кивнул болевшим за него:
— Он ваш. А я на занятия.
И ушел быстрыми шагами. Что за жизнь, если каждый день будет драка? Пока что мне везет, но везение вечным быть не может по определению.
После занятий, когда мы ринулась в столовую, а потом расползались оттуда как сытые черепахи, из одной группки вычленился тот самый курсант с породистым лицом, который был секундантом.
— Вадбольский, — обратился он ко мне хорошо поставленным голосом, этому тоже учат в лучших домах, — а ты становишься заметным. Здесь все в ярких мундирах, но вообще-то серые.
Смотрит оценивающе, в лице никакой брутальности, да и не нужно такому, чувствуется очень высокое положение, на такого не попрут.
Я ответил недружелюбно:
— Спасибо за секундантство, но с кем имею честь?
Он улыбнулся, в красивом и несколько театральном жесте развел руками и чуть поклонился.
— Прошу прощения, — голос его звучал мягко и обманчиво приветливо, — Горчаков. Александр Михайлович Горчаков. Извини, я думал, меня все знают.
Я нахмурился.
— Княжич Горчаков? Твой отец светлейший князь Горчаков? А почему не в Царскосельском Лицее?
Он посмотрел с интересом.
— Откуда знаешь, что туда пытались впихнуть?
— А ты оказался невпихуемым? — уточнил я. — Там же Пушкин и всё такое…. Как устоял?
Он скромно, но горделиво усмехнулся.
— Кто такой Пушкин, а кто мы? Да, родня старалась мощно. Убеждали, там сделать карьеру быстрее. И в Пажеский корпус пихали. Но я устоял.
— Здорово, — сказал я. — Значит, выступил против воли родителей?
Он сказал со смешком:
— Не совсем. Просто настоял. С убедительными доводами. Мне кажется, здесь перспективнее. А как думаешь ты?
Он даже прищурился, с таким вниманием всматривался в мое лицо. Возле нас то и дело останавливались вроде бы проходящие мимо курсанты, но приличия есть приличия, тут же уходили, хотя позарез хочется, как я заметил, послушать, о чём говорит сынок столь высокопоставленных родителей с сибирским лапотником.