Вадим и Диана
Шрифт:
– Будут.
– А если и будут, то с дредами, мелированой бородкой, рожицей Че Гевары на майке и косячком во рту.
– Ты пугаешь меня.
– Не бойся – это не моё. Я позаимствовала это у одного …
– … из персонажей пьесы?
– Жизни.
– Твоей?
– Возможно …
– Диана, что случилось этим летом?
– Случилась жара. Ты ведь застал её? Тополиная вата на ресницах, сухие губы, желание поселиться на пляже … Мы гримасничали из последних сил. Наш рассудительный пузатенький Аполлон превратился в стихийного Ярилу. Он срывался и наказывал
– К сожалению …
– Тогда идём в тамбур. Там обязательно кто-нибудь сейчас курит.
– Или пьёт.
– В России где пьют, там обычно и курят. Пойдёшь со мной?
Утвердительно опустив веки, я двинулся первым. Через пару шагов моё плечо ощутило лёгкость её руки.
– Молодой человек, поделитесь со мной дымом, – обратилась Диана к угрюмому старшекласснику.
– Ментов поблизости не видели?
– Нет. А вы что – скрываетесь от правосудия?
Старшеклассник снисходительно улыбнулся и указующе мотнул головой куда-то вверх.
– No smoking, – нарочито шепеляво озвучила Диана запретительную надпись. – Вадим, открой дверь. В случае опасности я прыгну за борт. Надеюсь, ты последуешь за мной? – обратилась она ко мне, элегантно прикуривая лёгкий «Честер», казавшийся в её губах произведением искусства.
– Безусловно. Только прежде я постараюсь спасти тебя … Хотя бы и на самом краю пропасти.
Пространство тамбура охватила немая торжественность, подчёркнутая оркестровкой вагонного железа. Диана пристально смотрела на меня сквозь дым. Почуяв смысл мизансцены, старшеклассник поспешил удалиться.
– Лето убегает …
– Нет, это мы пытаемся убежать от него.
– Поезд не остановить …
– Но всегда можно выйти на ближайшем полустанке.
– Я уже выходила однажды.
– Я тоже …
– Вадим, чем ты займёшься теперь? Я чувствую созревшую в тебе решимость. Мне радостно за тебя и – если совсем честно – страшно.
– Для начала подкорректирую реноме.
– Вправо или влево?
– Диана, ты слышала о закрытии Газеты? Пожалуй, последней стоящей газеты нашего времени.
– Так ты глотатель пустот… Вот новость для меня!
– Скорее уж истребитель пробелов.
– Последний из поколения.
– Один из немногих …
– Авторитет наших газет, Вадим, близок к авторитету дворовых бабок.
– Извини, но ты слишком далека от …
– Возможно … Только мне не нужно заглядывать в газеты, чтобы узнать какое время на дворе. Достаточно просто выйти на улицу и посмотреть в глаза людей.
– И о чём говорят эти глаза?
– Они настороженно равнодушны, Вадим.
– Быть может, пришла пора для серьёзной борьбы?!
–
– Пример Зота не наука, но он честный борец. Борец с подсказанной самой жизнью идеей.
– Идеи, большие цели … Мужчины любят прикрывать пафосом слов тягу к насилию. И знаешь почему? Многие из них не умеют жить нормально – здесь и сейчас. Они боятся жизни, как боятся строптивой женщины. Не выдержав, они убегают от неё и, убегая, мстят.
– Ты права лишь наполовину. На свою активную женскую половину, душа моя.
– Так-так, ну и какое оправдание приготовил анимус?
– Анимусу незачем оправдываться.
– Пусть мой меч скажет за меня. Не правда ли?
– Единственная моя правда сейчас в том, что я люблю тебя….
Мы стояли на перроне главного вокзала города. От солнечного дня не осталось и намёка. Занялся редкий докучливый дождик. Диана стрельнула сигарету у таксиста-зазывалы и теперь медленно курила, скользя рассеянным взглядом по темнеющему асфальту. Я держался за её плечо.
– Этой осенью я уеду из города.
– Далеко?
– Далеко и безвозвратно. Ты смеёшься …
– У меня с детства так. Я так сомневаюсь.
– Сомневаешься. Значит, не веришь мне?
– Тебе верю, а твоему раскладу не очень.
– Тогда объясни … А впрочем, я уже обещала.
– Наши пути пересекались?
– С ним?! … Возможно. Даже скорее всего … Наш город умеет сближать людей. Прогуливаясь по центру в выходной, обязательно встретишь пару-тройку знакомых мордашек.
– А ещё жители этого славного города большие артисты. Они ловко разыгрывают веселье, но лучше всего на их лицах сидит маска грусти.
– Ты хочешь видеть мою весёлость?
– Буду признателен.
– Тогда я подарю тебе прощальный танец Хлои.
– Изумительно. Правда, у Лонга всё оканчивается свадебной мистерией.
– Наш режиссёр слишком современен для пасторального наива.
– Он женат?
– Двадцать семь лет. Двадцать из которых, по его же собственным словам, является последовательным женоненавистником… Но он профессионал и это спасает ситуацию.
Её сигарета плюхнулась на асфальт и зашипела. Дождь усилился. Редкие люди пересекали перрон в разных направлениях. Грузный дворник в потёртой спецовке громыхал переполненной урной, чертыхаясь на лопнувший по шву мусорный мешок. Раздался молодецкий смех, но тут же захлебнулся в дребезжащем кашле. В размытой дали сипнул локомотив, потом ещё … и ещё раз.
Я не заметил, как она начала танцевать. Тихо выскользнув из под моей руки, словно пресытившаяся ласками любовница, она расходилась кругами по воде и трепетала огненным пёрышком свечи, вилась лозою и окаменевала статуэткой античной подлинности, предлагала себя и, в тоже время, оставалась абсолютно неприступной. Танцевала не Диана. Мне представилось, что в эти гибкие формы облеклась сама идея нового столетия, раскрывающая в движениях (быстрых, но точных) его драматический замысел.
Люди, забывая про дождь, останавливались и смотрели на неё. Она же, казалось, не видела никого.