Вагина. Новая история женской сексуальности
Шрифт:
Однако можно заметить существенные различия между тем, как происходило возвращение женской сексуальности в 1970-е гг. и в начале XX в. Лои Фуллер, Эдна Сент-Винсент Миллей, Джорджия О'Кифф и Эдит Уортон писали, рисовали и танцевали, преподнося свое творчество как возможность рассказать правду о чувственном мире женщины, но в том, что они делали, сексуальное желание не было отделено от полета, вдохновения и радости в других сферах жизни. А после 1970-х гг. возвращение женской сексуальности, напротив, пошло сугубо механистическим путем. Здесь речь идет не о духовности, и уровень восприятия сильно снижается — здесь речь идет о том, что и каким образом вибрирует. Как я полагаю, наше восприятие исказилось под влиянием таких экспертов, как Мастерс и Джонсон, которые ограничивают женскую
Историк секса Стивен Сейдмен отмечает, что в 1960-1970-е гг. в оборот вошло понятие «развлечение» (а не только удовольствие) как важная составляющая сексуальной жизни [27]. Особенно часто это слово встречалось в пособиях по сексу. Сейдмен приводит цитаты из книг Дэвида Рубена «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить» (1969), Алекса Комфорта «Радость секса» и из «Чувственного мужчины» (The Sensious Man) [18] (1971), которые представляют секс по обоюдному согласию как «игру для взрослых». Все сексуальные практики, включая бичевание, жесткий секс и фетишизм, пишет Сейд-мен, в настоящее время рассматриваются как одинаково ценные, и любые фантазии, какими бы «дикими или кровавыми» они ни были, должны быть оценены и изучены. Это, конечно, принципиально иной взгляд по сравнению со взглядом эпохи Возрождения и ее воротами в рай или ад, или представлениями викторианской эпохи, когда секс воспринимался как исполнение женщинами тяжкого долга, или с концепцией соединения с Божественным началом, как предполагает эстетика секса трансценденталистов. «Эту сексуальную этику можно было бы назвать либертарианской», — заключает Сейдмен.
18
Эта книга была подписана псевдонимом «М», под которым скрывались Терри и Джон Гэррити. — Прим. ред.
Такова наша сексуальная этика. Конечно, в «развлечении» нет ничего плохого, но такое понимание секса — и того, для чего нужна вагина, — оставляет за скобками много других важнейших вопросов, например о роли сексуальности в качестве средства достижения глубокой близости или глубокого изменения сознания. Кроме того, подход «секс как игра» чреват тем же, чем и любая этическая концепция, основанная на «все сойдет», — почему бы и не подсесть на порно, даже если человек находится в отношениях? Почему бы не пойти в стрип-клуб или не воспользоваться секс-чатом? Почему бы не попробовать секс втроем или не поделиться со своим партнером фантазиями с участием кого-то еще? Что в либертарианской этике секса способствует сохранению «сакрального» обмена сексуальной энергией между двумя людьми?
Это «либертарианское» восприятие секса как игры и соответствующей роли вагины — наше тяжкое наследство. Как выясняется, сексуальное либертарианство — совсем не то же самое, что подлинное сексуальное освобождение. «Эти сборники советов [такие как «Радость секса»], — продолжает Сейдмен, — побуждают читателей не сопротивляться [любым фантазиям], так как сексуальная сфера представляет собой идеальное место для изучения запретных желаний и страхов… Не ограничивайте [вашу фантазию] и не бойтесь фантазий вашего партнера; это фантазия, внутри которой вы находитесь».
В этих руководствах, отмечает Сейдмен, читателя убеждают «воспринимать все проще» и уверяют, что сексуальное поведение не является показателем истинной природы человека. Эта идеология, идущая от Уолта Уитмена и Оскара Уайльда через отчасти Фридриха Ницше, утверждает, что ощущения, даже экстремальные, хороши сами по себе. Эта сексуальная «жажда власти», сдобренная ложкой фрейдистских рассуждений о том, что человек имеет право на любую фантазию, которая рождается у него в подсознании, и не несет никакой ответственности за подсознательные желания, а следовательно, не должен чувствовать никакой вины, идеально сочетается с пьянящей, потребительской послевоенной моделью западной экономики. Она подготовила благодатную почву для закрепления порнографического опыта в сексе и соответствующего восприятия вагины. Все пришло к тому, чтобы мы думали «Это был секс», но этот подход не дает нам понять, что такой способ думать о сексе — лишь одна из множества возможных сексуальных идеологий. И эти установки на протяжении ближайших несколько десятилетий открыли путь в умах как мужчин, так и женщин для все более широкого принятия этой модели, а затем интернализации моральных установок, всеобщей растерянности и зацикленности на порнографии.
Но действительно ли то, что один человек делает в постели с другим — со всеми его надеждами, с их близостью и печалями, — на самом деле просто «фантазия, внутри которой мы находимся»? Следующие три десятилетия поставили такой взгляд под сомнение.
Таким образом, в 1970-е гг. активистки феминистского движения пытались распространить новое отношение к вагине, но оно очень быстро было извращено под влиянием массовой порнографии, пособий по сексу и ученых-сексологов. Сексуальная революция 1970-х шла полным ходом, но даже феминистские рассуждения о вагине оказались довольно бесплодными или «порнографическими», а модернистское и блюзовое восприятие женской сексуальности как отголоска тайны, значащей много больше чем просто похоть, и экстаза, который порожден чем-то большим чем физиология, было утрачено.
Оптимистичные дискуссии о женской сексуальности, вызванные к жизни работами Жермен Грир и Эрики Джонг, не продлились долго. В 1980-е положение дел стало еще хуже. В 1985 г. Андреа Дворкин обнародовала точку зрения на вагину как на объект мужского сексуального насилия — от природы. В своей аргументации, полной сексуального пессимизма, она утверждала, что гетеросексуальный половой акт всегда подразумевает мужское доминирование и женское подчинение: «Небольшое, интимное объединение, созданное для секса, однократного или постоянного, социальная ячейка, которая занимается сексом, должна быть тем, что защищает мужское доминирование… Пенис должен быть защищен законом, страхом, властью. Восстание здесь, в сексе, — это смерть системы гендерной иерархии, основанной на сексуальной победе над вагиной» [28].
К этому моменту популярные в 1930-х и 1940-х бананы и корзины фруктов, иглы и ткани, хот-доги и булочки, а также масло и маслобойки блюзовой лирики — метафоры, которые свидетельствовали о взаимной зависимости партнеров и обмене энергией между ними, а не о доминировании и подчинении, — вышли из употребления. Для Дворкин проникновение мужчины в вагину всегда было, по сути, актом агрессии. По ее мнению, женщина просто не может добровольно хотеть, чтобы в нее проникли. Если же она действительно жаждет проникновения, то это исключительно в результате того, что усвоила «ложные знания» о природе своего желания, внушенные ей угнетателями. Как ни парадоксально, но Дворкин, встав на позицию защиты женщин, делала то же самое, что и женоненавистники в эпоху Елизаветы. В работе Дворкин вагина снова, как и в те далекие времена, опускается до уровня аллегорической травмы, «раны», ожидающей мужчину, который растравит ее [29].
Но были в 1980-е и 1990-е и другие попытки выступить в поддержку вагины. В 1993 г. Джоанн Бланк подготовила к печати альбом Femalia, сборник снятых крупным планом цветных фотографий множества вагин, в том числе принадлежащих некоторым известным женщинам. (Книга была издана Down There Press.) Это стало своеобразным ремейком сборника фотографий вагин, выпущенного в 1973 г. Ти Коринн. Обе женщины-фотографа хотели передать все разнообразие различных вагин, поскольку женщины часто стыдятся формы своих половых губ и вульв.
В 1996 г. прогремела пьеса Ив Энслер «Монологи вагины» (The Vagina Monologues): драматург использовала монологи реальных женщинах о своих вагинах, чтобы обратить внимание общественности на все еще табуированные вопросы женской сексуальности и насилия.
В 1998 г. Инга Масцио написала книгу-манифест «Пизда. Декларация независимости» (Cunt: A Declaration of Independence), стремясь вернуть в обиход как само слово, так и идею и придать ему новый, положительный смысл, превратив его в символ силы.