Вагнер
Шрифт:
Вагнер спешно занялся поисками подходящего жилья, в котором никто не мог бы помешать его спокойной работе. Он снял комнаты с видом на Большой канал во дворце Джустиниани ( Giustiniani), распаковал багаж и решил, что именно здесь закончит своего «Тристана», ради которого он, под влиянием тяжелого душевного состояния с момента начала кризиса в отношениях с Матильдой Везендонк, прервал работу над «Зигфридом». Еще 28 июня 1858 года Вагнер писал Листу: «Я привел моего юного Зигфрида в чащу дикого леса; там положил я его у подножия липы и простился с ним, пролив искренние слезы. Там ему лучше, чем где-либо в другом месте. Возьмусь ли я когда-нибудь опять за сочинение моих „Нибелунгов“? Я не могу это предвидеть; всё зависит от моего настроения, а приказывать ему я не властен. На этот раз я сделал усилие над самим собой; в ту минуту, когда я был в самом подходящем настроении, я вырвал из своего сердца „Зигфрида“ и запер его, заживо похоронил его. Пусть спит он одиноко в своем убежище, и никто не увидит его… Может быть, сон будет полезен ему… Что касается пробуждения его, то я ничего не хочу предвидеть. Я должен был вынести тяжелую, упорную борьбу с самим собой, прежде чем прийти к этому! Теперь всё кончено, не будем же больше говорить об этом» [340] .
340
Цит по : Там
А вот отрывок из дневниковой записи, сделанной 3 сентября, спустя всего пять дней после того как Вагнер обосновался в Венеции: «Да, я надеюсь возродиться — во имя твое (имеется в виду Матильда Везендонк. — М.З.)! Сохранить тебя — это значит сохранить себя для искусства. Жить искусством во имя твоей радости — вот задача, гармонирующая с моей натурой, с моим назначением, со всей моей волей — с моей любовью. Я — твой! Вот каким образом возродишься к жизни через меня и ты. Наперекор всем бурям обстоятельств здесь будет закончен „Тристан“. Тогда вернусь, непременно вернусь: увижу тебя, утешу, дам счастье. Вот что предстоит мне сделать, вот моя воля, прекрасная, святая! Итак, вперед! Тристан! Изольда! Мой герой! Моя героиня! Помогите мне! Помогите моему ангелу! Здесь должны залечиться и закрыться все раны. Вот откуда мир узнает о возвышенной, благородной потребности высокой любви. Отсюда он услышит вопль страстных томлений» [341] .
341
Вагнер Р.Моя жизнь: Мемуары. Письма. Дневники. Обращение к друзьям. Т. 4. С. 234.
В первую очередь следовало максимально восстановить душевные силы. Собственно, для этого Вагнер и предпринял поездку в Венецию, где пробыл в общей сложности семь месяцев. Его день был подчинен строгому расписанию. Примерно до двух-трех часов он работал, затем садился в гондолу и проплывал по Большому канату до Пьяцетты ( Piazetta), обедал в ресторане на площади Святого Марка, прогуливался в Джардино Публико (Giardino Pubblico) — единственном публичном саду в Венеции. С наступлением темноты Вагнер возвращался к себе, некоторое время еще работал, а вечером его навещал Карл Риттер и за чаем и приятной беседой они проводили несколько часов. Так продолжалось вплоть до конца ноября, когда Риттер вернулся в Германию. Общение с ним «заменил» Вагнеру Шопенгауэр, в изучение философии которого он погрузился вновь. Рождество и канун Нового года композитор встретил в полном одиночестве…
В мемуарах Вагнера никак не отражено охлаждение его отношений с Листом, наступившее в начале 1859 года. Деньги таяли, а надежд на получение гонораров в ближайшем будущем не было. Лист тогда находился в очень тяжелом душевном состоянии — 13 декабря 1858 года его сын Даниель скоропостижно скончался. Но Вагнер не привык брать во внимание чужое горе и всё равно обратился к Листу с очередной просьбой: поставить в Веймаре «хотя бы „Риенци“». Выполнить желание друга Листу не удалось, хотя он наверняка приложил к достижению цели максимум усилий. Однако Вагнер, получив отказ, не нашел ничего лучше, как обвинить Листа «в равнодушии». И это после всего, что тот для него сделал! Естественно, Лист посчитал себя глубоко оскорбленным, но, обладая благородным сердцем, со временем смог позабыть боль обиды и простить эгоцентричного друга.
В начале января в Венецию возвратился Карл Риттер. Однако на этот раз его общение с Вагнером продолжалось недолго. К 20 марта второй акт «Тристана» был завершен и Вагнер, планировавший закончить в Венеции всю драму, внезапно почувствовал, что этот город больше «не держит» его, что он, как писал в дневнике, «восстановился и возродился» настолько, что больше не нуждается в «лечении на чужбине», более того, жаждет покинуть Венецию немедленно.
«Тристану» не суждено было стать «итальянской» драмой. Вагнер принял решение вернуться на лето в Швейцарию, но сначала посетить Милан. Простившись на вокзале «с милым Карлом» — как оказалось, навсегда, — он уже 24 марта прибыл в Милан. Самое сильное впечатление произвела на композитора фреска «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи в церкви Санта-Мария делле Грацие, а вот известный на весь мир оперный театр «Ла Скала» разочаровал: «…мне пришлось видеть зрелище, свидетельствовавшее при внешнем блеске об огромном упадке художественно-артистического вкуса итальянцев» [342] . Но Вагнер не был бы собой, если бы его мнение об итальянской опере было иным.
342
Он же.Моя жизнь. Т. 2. С. 356.
В апреле Вагнер вновь ступил на швейцарскую землю. Он обосновался в Люцерне, где решил во что бы то ни стало довести до конца третий акт «Тристана», но встретил неожиданное препятствие: «…чрезвычайно холодная и дождливая погода, державшаяся очень долго, до самого конца мая, действовала на мое настроение удручающим образом. Ввиду того что новый приют был обретен ценою больших жертв, каждый день, в который мне не удавалось хоть сколько-нибудь поработать над композицией, казался мне потерянным и недостойным потраченных усилий. К этому присоединилось еще и то, что в большей и главной части моего третьего акта я имел дело с невероятно мрачным сюжетом» [343] .
343
Там же. С. 358.
И как раз в это время, впервые после отъезда из «Убежища», Вагнер решился на визит к Везендонкам, что говорит о его полном «выздоровлении». Трудно сказать, что испытывала при этой встрече Матильда, однако ни она, ни Отто ничем не выразили смущения или неудовольствия. Вагнер был принят радушно, как старый добрый друг, с которым давно не виделись. Он также старался ничем не выдать своих истинных чувств; хотя ему казалось, что всё происходит с ним как во сне, что он находится «среди призраков, лишенных всякой сущности». Однако видимость мира и покоя была восстановлена. Рихард еще несколько раз посещал дом Везендонков; они, в свою очередь, отдавали визиты вежливости, один из которых пришелся на 22 мая, день его рождения.
К концу июня Вагнер продвинулся до середины третьего акта «Тристана». Погода наладилась, наступили настоящие летние дни. Композитор наслаждался уединением и, наконец, «в состоянии, близком к экстазу», 8 августа 1859 года завершил свою драму, ставшую своеобразным воплощением его личной трагедии.
Празднично украшенный корабль плывет от берегов Ирландии к берегам Корнуэльса [344] . На нем покидает родину принцесса Изольда, которая должна выйти замуж за короля Корнуэльса Марка [345] , чтобы положить конец вековой вражде между их странами. Она рассказывает своей наперснице Брангене о том, что недавно пережила тяжелую потерю — ее дядя, самый храбрый ирландский воин Морольд, приехавший в Корнуэльс, чтобы получить причитающуюся ирландцам дань, был убит на поединке племянником короля Марка рыцарем Тристаном — вместо дани ирландцы получили голову своего посланника… Тристан, освободивший свою страну от позорной дани, в свою очередь, был неизлечимо ранен, и его ждала неминуемая смерть. Лишь она, ирландская
344
Старое название нынешнего графства Корнуолл на юго-западе Великобритании.
345
Мы приводим имена героев исключительно по вагнеровскому либретто, создававшемуся в основном по Готфриду Страсбургскому. Нов различных источниках легенды — французских, немецких, итальянских, валлийских, скандинавских и др. — имена и географические названия варьируются: Марк — Марх, Брангена — Бранжьена, Морольд — Морольт — Морхольт — Аморольдо — Амурат, Курвенал — Говернал — Горвенал — Гувернайль — Курневаль, не говоря уже о главных героях Тристане — Тристраме — Трыщане — Дрестане — Друсте и Изольде — Исонде — Изотте — Исольде.
Пожалуй, ни одна драма Вагнера не является столь мрачной и безысходной, как «Тристан и Изольда», где композитору поистине удалось поставить знак равенства между Любовью и Смертью. Каждый аккорд, каждая музыкальная фраза проникнуты далеко не театральной, а подлинной, живойболью. Кроме того, по меткому замечанию А. Лиштанберже, ни одна драма Вагнера не противоречит столь же сильно сложившемуся понятию о театральной пьесе: «Одних он („Тристан“. — М. З.)озадачивает крайней, почти схематической простотой действия, в котором пропадают некоторые из действительно интересных эпизодов легенды, как, например, уединенная жизнь влюбленной четы в лесу Моруа. Других он возмущает туманностью… языка, который особенно раздражает филологов и литераторов и в котором действительно невозможно найти ни малейшей прелести, если поэтическое выражение отделить от музыкального выражения. И все-таки у него есть восторженные поклонники, которые восхищаются тому удивительному искусству, с каким Вагнер сумел сочетать средства драматической техники, поэзии и музыки, чтобы достигнуть своей цели, или которые просто отдаются без сопротивления тонкому, беспокойному очарованию, той почти болезненно интенсивной эмоции, которой проникнуто это страстное и волнующее произведение» [346] .
346
Лиштанберже А.Указ. соч. С. 325.
Насколько события жизни самого Вагнера повлияли на ту силу эмоционального воздействия, какую ему удалось вдохнуть в свое произведение? С какой долей допущения можно видеть в образе Тристана самого Вагнера, в образе Изольды — Матильду Везендонк, а в образе благородного короля Марка — Отто Везендонка? Не будет ли такой подход упрощением философских идей, заложенных в вагнеровской драме? Ответы на эти вопросы далеко не однозначны. Безусловно, «Тристан» во многом автобиографичен. Но его героев Вагнер поднимает до общечеловеческихмасштабов.