Вагнер
Шрифт:
В ноябре 1888 года Ницше, уже одержимый безумием, пытаясь написать автобиографию, вспоминал то счастливое время: «Когда я говорю об утешениях, которые были в моей жизни, я хочу одним словом выразить свою благодарность тому, что было, и теперь, уже очень издалека, вспомнить о моей самой глубокой, радостной любви, о моей дружбе с Вагнером. Я отдаю справедливость моим последующим отношениям к людям, но я не могу вычеркнуть из моей памяти дней, проведенных в Трибшене, дней доверия друг к другу, дней радости, высоких минут вдохновения и глубоких взглядов… Я не знаю, чем был Вагнер для других людей, но на нашем небе не было ни одного облака…» [507]
507
Цит.
Вагнер в одиночку выехал в Байройт 27 апреля. Козима с детьми и собакой должна была присоединиться к нему несколько позднее. Он остановился не в самом городе, а близ него, в отеле «Фантазия» в местечке Донндорф ( Donndorf).Туда же вскоре приехала и вся его семья. Уже полным ходом шли приготовления к торжественной закладке первого камня будущего театра, Фестшпильхауса.
Восемнадцатого мая Вагнер в надежде на полное примирение послал Листу приглашение приехать на первое байройтское торжество. Тот ответил вежливым отказом, но лед между друзьями был уже растоплен. К тому времени Лист состоял членом сразу нескольких «Вагнер-ферейнов» и оказывал всяческую поддержку «байройтскому делу».
В день 59-летия композитора, 22 мая, ровно в 11 часов началась церемония закладки первого камня, во время которой композитор трижды ударил по нему молотом. Затем состоялся торжественный концерт в старом здании Маркграфской оперы. Виновник торжества произнес пламенную речь, после чего продирижировал Девятой симфонией Бетховена, для исполнения которой в Байройт съехалось около четырехсот музыкантов и артистов хора из разных уголков Германии. Исполнение именно бетховенской музыки и именно Девятой симфонии с ее «Одой к радости» имело для Вагнера важное символическое значение. Бетховен был кумиром его юности; переписывая бетховенские партитуры, он пытался постичь основы композиторского мастерства. Таким образом «наследник Бетховена» показывал всем, что победа великого искусства близка. Кстати, кроме опер самого Вагнера, на открытии первого Байройтского фестиваля в 1876 году, а также на фестивалях 1951, 1953, 1954 и 1963 годов была исполнена и Девятая симфония Бетховена.
Летом 1872 года Вагнер закончил второй том автобиографии. Мы уже говорили о том, что он начал писать ее по просьбе Людвига II, встреча с которым явилась водоразделом между мучительными сомнениями, неустроенностью, разочарованиями и твердой уверенностью в правильности избранного пути. Второй том «Моей жизни» заканчивался событиями, связанными с Джесси Лоссо, — пожалуй, самым пиком «сомнений, неустроенности и разочарований». Работа над третьим томом мемуаров растянулась у Вагнера на целых восемь лет: с началом «байройтского дела» ему стало просто неинтересно даже мысленно возвращаться в прошлое. Отныне он жил только будущим. «Последним томом» вагнеровской автобиографии станет байройтский Фестшпильхаус.
Осенью семья Вагнер наконец обосновалась непосредственно в Байройте, правда, всё еще во временном жилище. Рихард снял большую квартиру в доме 7 по Даммаллее (Dammallee),куда во второй половине октября приехал навестить дочь и зятя Франц Лист. Примирение состоялось, хотя между Ко-зимой и ее отцом сохранялась некоторая напряженность из-за взаимных упреков. Но в творческом отношении никаких разногласий не было. Лист от души благословил все вагнеровские начинания и покинул любящих супругов вполне умиротворенным.
Хотя Фестшпильхаус еще не был построен, а само «Кольцо нибелунга» не было готово целиком, подготовка к его постановке уже шла полным ходом. В конце 1872 года Вагнер вместе с Козимой предпринял «творческую командировку» по самым знаменитым «театральным» городам Германии. Нужно было набирать труппу для предстоящего фестиваля. Кроме того, композитор отправил нескольких своих друзей, хорошо разбиравшихся в искусстве, с той же миссией. Его интересовали музыканты, певцы, актеры, декораторы, художники. Необходимо было заручиться поддержкой самых лучших исполнительских сил Германии, чтобы «байройтское дело» даже в самой незначительной мелочи было на высоте.
Еще до возвращения Вагнера из этого путешествия байройтский магистрат подготовил документ о предоставлении ему баварского гражданства. Отныне он стал полноправным
Однако по возвращении в Байройт в начале 1873 года Вагнер вновь столкнулся с материальными трудностями. Взносов «патронатных обществ», несмотря на, казалось бы, огромный размах их деятельности, оказалось явно недостаточно. Дело в том, что далеко не все члены «Вагнер-ферейнов» действительно платили взносы в фонд Байройта. Многие вступали в общества под влиянием моды или сиюминутного порыва, а когда дело доходило до того, чтобы раскошелиться, уходили в тень. Реальные поступления в кассу «байройтского дела» были весьма далеки от ожидаемых. В итоге строительство театра находилось под угрозой. Как бы это ни было мучительно, но Вагнеру пришлось на время отказаться от приятных хлопот по устройству своего театра и всецело погрузиться в рутину организации собственных концертов в крупных городах Германии, чтобы доход от них смог покрыть финансовый дефицит. Тогда-то, во время изнурительного концертного турне 1873 года, у него появились первые признаки заболевания сердца…
Правда, настоящим ярким пятном среди полных забот и тревог дней стало празднование в Байройте шестидесятилетнего юбилея Вагнера, устроенное его женой и друзьями. В празднике принимал участие едва ли не весь город. В здании старой оперы перед композитором был разыгран целый спектакль со сценами из его детства и юности; специально для него была поставлена пьеса «Вифлеемское избиение младенцев» его отчима Людвига Гейера, которого Рихард так любил, а верный друг Петер Корнелиус, используя ранние симфонические произведения Вагнера, представил целую торжественную сцену «Посвящение художника» ( K"unstlerweihe). Вагнер был тронут до глубины души. Если бы не препятствия на пути к открытию театра, он был бы абсолютно счастлив.
Однако первый фестиваль, самонадеянно назначенный Вагнером на 1873 год, пока переносился на неопределенное время. Доходы от концертного турне позволили Вагнеру лишь не прерывать строительство театра. В письме от 13 июня 1873 года Антону Пузинелли, организатору дрезденского «Вагнер-ферейна», читаем: «Во всяком случае, ты слишком рано поздравляешь меня с разрешением от бремени, ожидаемым только в будущем году: раньше 1875-го нельзя осуществить моих постановок, и это я говорю в том предположении, что нам удастся собрать необходимую сумму на расходы. А пока что господа меценаты будут приглашены будущей осенью в Байройт — осмотреть здание театра, которое к тому времени будет уже покрыто крышей. Это, надеюсь, послужит доказательством того, что мое предприятие — нечто серьезное, а не шутка» [508] .
508
Вагнер Р.Моя жизнь: Мемуары. Письма. Дневники. Обращение к друзьям. Т. 4. С. 511–512.
Очередное байройтское торжество — подведение здания Фестшпильхауса под крышу — состоялось 2 августа 1873 года. Лист, который не приезжал на закладку первого камня, на этот раз почтил своим присутствием массовый праздник с фейерверком и банкетом. Но его зять уже предчувствовал скорый крах и находился в крайне мрачном расположении духа. Чтобы спасти всё предприятие, ему больше не оставалось ничего другого, как напрямую обратиться за помощью к Людвигу II.
Может показаться странным, что, вместо того чтобы всячески экономить средства, Вагнер постоянно тратился на, казалось бы, ненужные бесконечные торжества. Однако эти траты были далеко не столь бессмысленны, как это кажется на первый взгляд. Ведь для того, чтобы найти поддержку в среде спонсоров-меценатов, «патронов» дела, нужно было хотя бы создавать иллюзию, что они вкладывают деньги в процветающее предприятие,нужно было — и это остается актуальным в среде бизнесменов по сей день — приглашать заинтересованных лиц на банкеты и спектакли, отмечать каждый новый этап строительства. Другими словами, было мало одной непоколебимой веры самого Вагнера в конечную победу своего дела — эту веру нужно было вселить и в тех, кто непосредственно оплачивал все расходы. Пожалуй, ни в чем не надо было убеждать только одного «патрона Байройта» — Людвига II.