Вахтангов (1-е издание)
Шрифт:
— Я.
И, выйдя размашистым мужским шагом на сцену, неловко держа руки с оттопыренными пальцами, прочла «Нимфы» Тургенева и «Мать», сентиментально-драматическое стихотворение Надсона. Низкий «неотесанный» голос. Внешняя невозмутимость. Мужские гетры (занятые у подруги), чтобы прикрыть дырявые башмаки… Студийцы были всем этим шокированы. Смеялись. Засмеялся и Вахтангов, глядя на нее веселыми прозорливыми глазами, и без колебаний принял. Это была будущая трагическая актриса его театра А. А. Орочко.
Как воспитывал своих учеников Евгений Богратионович?
Прежде всего он воспитывал индивидуальные характеры. С учениками он мысленно переживал вторую молодость — в исправленном, счастливом, заново срежиссированном варианте — и прививал
— Если б вы знали, как вы богаты. Если б вы знали, каким счастьем в жизни вы обладаете. И если б знали, как вы расточительны. Всегда ценишь тогда, когда потеряешь… То, чего люди добиваются годами, то, на что тратятся жизни, есть у вас: у вас есть ваш угол, — говорил им Евгений Богратионович.
— Подумайте, чем наполняете вы тот час, в который вы бываете вместе, хотя и условились именно в этот час сходиться для радостей, сходиться для того, чтобы почувствовать себя объединенными в одном общем для всех стремлении… Много ли таких богатых и счастливых? Богатых тем, что объединились одним желанием. Счастливых тем, что стремление объединиться для одной, общей для всех цели осуществилось…
Оглядываешься, и становится страшно: что же делал все эти дни моей жизни? Что вышло главным? Чему я отдал лучшие часы дней моих? Ведь я не то делал, не того хотел… Ах, если бы можно было вернуть! Как бы я прожил, как бы хорошо использовал часы земного существования. У вас есть возможность не сказать этих слов. Поздних и горьких.
Вахтангов как бы читает в мыслях и чувствах. В любую минуту он улавливает ход переживаний учеников. О каждом он может рассказать с поразительными подробностями, что тот делал и говорил в его отсутствие, что думал и чувствовал скрытно от окружающих. Упражняясь в том же, ученики, напрягая внимание, почти достигают такого же уменья по отношению к кому-нибудь одному, кого они выбирают на это время для наблюдения. А Вахтангов постоянно и как будто непроизвольно, без заметных усилий, видит, как под микроскопом, «молекулярную» индивидуальную жизнь всех своих учеников, даже если сам занят в это время репетицией или разговором. Вахтангов обладает редчайшей наблюдательностью и доведенным до артистической изощренности талантом аналитика-психолога. Рассказывая сейчас об этом, все его ученики и товарищи в один голос говорят, что никогда больше в жизни они не встречали людей, одаренных такой прозорливостью и интуицией.
Самого же Вахтангова это изучение характеров и душевных движений увлекает потому, что он хочет направлять их к высокой пели. И цель эта — создание произведений искусства, Но Вахтангову органически чужды идеи «искусства ради искусства». Б. Е. Захава свидетельствует, что «всею своей деятельностью и каждым своим словом Вахтангов убеждал своих учеников в том, что истинное искусство всегда служит целям, лежащим вне сферы самого искусства». Цель Вахтангова — через искусство воспитывать характеры, воздействовать на жизнь.
Принимаясь за ту или иную пьесу, Вахтангов всегда спрашивает: «ради чего» мы ее будем ставить? И далее:
— Ради чего я играю в пьесе свою роль?
— Ради чего существует студия?
— Ради чего существует театр?
— Ради чего существует искусство? и т. д.
Поставить эти вопросы Вахтангову помогла школа Л. А. Сулержицкого. И у него же Евгений Богратионович в эти годы заимствует ответ:
— Театр существует ради праздника добрых чувств, возбуждаемых со сцены у зрителя. Цель искусства — заставить людей быть внимательными друг к другу, смягчать сердца, облагораживать нравы.
…И только?
Идейно Вахтангов, в конечном счете, все еще в плену у толстовства, у Сулержицкого.
Власть этого учения под влиянием Сулержицкого и среды, сложившейся в Студии МХТ, настолько сильна, что Вахтангов не может еще до конца отдать себе
Иных людей, вне студии и МХТ, Евгений Богратионович не знает, с иной жизнью не соприкасается.
Бывшие «мансуровцы» обычно вспоминают о громадном влиянии Вахтангова на каждого из них. Но очень велико было и коллективное влияние их на Вахтангова. Они питали в нем стремление «завести сверчка» изолированно от общественной действительности — «не только на сцене, а в реальной жизни, в живом быту своего коллектива. Нет дурных, порочных и злых, верили они, есть только несчастные. Чтобы человек был хорошим, нужна ласка, нежность друг к другу, прощение и забвение обид, — так нашептывал им студийный «сверчок». И они претворяли эту мудрость в жизнь, они пытались создать в студии тот уют, ту теплоту добрых товарищеских отношений, в атмосфере которых хорошо живется «сверчку», а еще лучше тем, кто слушает его простую и веселую песенку… И хорошо жилось в студии ее обитателям, которые, по секрету от всего мира («честное слово»), приходили сюда отдохнуть от жизни, погреться у очага искусства и послушать «сверчка», нашедшего приют у этого очага» [27] .
27
Б. Е. Захава, Вахтангов и его студия.
Студийцы столько внимания отдают моральному кодексу студии, что он начинает становиться для них самоцелью. Студия превыше всего, она важнее всей остальной жизни, утверждают они. К ним присоединяется и Вахтангов, мечтающий обрести в студии (подобно Сулержицкому) ячейку идеального человеческого общества — островок среди холодного мира. И со всей своей страстностью отдается Евгений Богратионович этическому воспитанию учеников. «Злых» обращает в «добрых», легкомысленных — в преданных моральной идее студии и служению искусству. Он умеет быть требовательным и подчас грозным, но всегда добивается мира. В часы студийных вечеринок он неистощим в остроумии и веселых выдумках. Импровизирует смешные («кабариные») номера, сочиняет куплеты на студийную злобу дня, неподражаемо пародирует шансонетки и восточные песенки. Он считает юмор «лучшим лекарством от всякого дурного чувства по отношению к ближнему» и, как никто, умеет вносить веселье в жизнь и в работу. Когда среди студийцев возникают разлад, ссоры, разногласия, он старательно мирит их и любит устраивать в студии маленькие «праздники мира». Иное дело — в «Празднике мира» Гауптмана, на сцене, где различие и расхождение людей непоправимо. Здесь же, в студии, все проще и поправимее и может послужить только общему счастью и добру, думает он.
«Все люди — братья!»
Эту идею он вкладывает и в постановку пьес, над которыми начинает работу. Сказка Л. Толстого об Иване-дураке и его братьях (постановка которой так и не была доведена до конца) проповедует пассивное сопротивление войне путем непротивления злу. «Добро пожаловать!» говорит Иван-дурак врагам, отчего враги пускаются в бегство… Вахтангов с увлечением берется за сказку, но задумывается… В нем уже бродят иные мысли. Непротивление — так непротивление до конца: не стоит вообще сопротивляться войне, хотя бы даже и постановкой непротивленческой пьесы. В письме из Евпатории он писал своей ученице:! «О войне больше не думаю — то есть не думаю, боясь ее. Все равно она была неминуемой, она значит нужна, она приведет человечество к хорошему: она приведет к тому, что войн после нее будет мало — 2–3. И станет мир на земле. А то люди стали дурными, эгоистичными и нерадостными. Если историческому ходу вещей нужно, чтобы нас убили люди, — пусть так будет. Раньше боялся — теперь успокоился. Этому способствовало то, что я внимательно прочел «Войну и мир» и теперь только хорошо понял эту замечательную книгу»…