Вальдор: Рождение Империума

Райт Крис

— Да, конечно, лишь если ты будешь сопротивляться, — язвительно повторил Ушотан. — Ты можешь сейчас войти внутрь вместе с нами, и мы сможем закончить это без единого выстрела. Но я не думаю, что ты это сделаешь, не так ли?

— Ты знаешь, что я не могу.

— Не будьте глупцом! — выпалила Кандавир. — В городе слишком мало людей, Ваш орден раскидало войной. Сопротивление только вызовет бойню.

— При всем уважении, Высший Лорд, Вы довели дело до бойни. Все смерти этой ночью будут на Вашей совести.

— Совесть, — удивленно буркнул Ушотан. — Так ты еще можешь вспомнить, что значит иметь ее, да?

— Отойдите, генерал-капитан, — продолжала

настаивать Кандавир. — Велите открыть врата. Вас будут судить согласно Лекс, и, если Вы невиновны, тогда Вам нечего бояться.

— Невиновен, виновен, — утомленно произнес Вальдор. — Я не ожидал услышать такие гибкие термины от Высшего Лорда. — Он повернулся к Кандавир: это было моментальное движение, но сила его была очевидна. — Мы — архитекторы будущего человечества. Ни одно преступление нельзя считать слишком грязным, если оно его уберегает; ни одно доброе дело нельзя простить, если оно мешает ему. Лекс — инструмент, чтобы контролировать психологически свободных. Это изъявление Его воли, не более того. Вы были глупы, думая, что в нем есть что–то большее. Вы могли служить его защитником долго и с честью, а теперь Ваша судьба связана с ними.

Кандавир просто сдержалась, но громадная неустрашимая фигура Ушотана затряслась от смеха.

— Ну-ну, полегче — она дело говорит. Ты лживый, кровожадный ублюдок, а мы все должны были расправляться с такими. Ты можешь дать ей то, чего она хочет, и тебе не придется смотреть, как горит твой город.

— Уходи, — сказал ему Вальдор. — Это единственный шанс, который у тебя будет.

— Мы оба знаем, что это не так.

— Я не получу удовольствия от того, что ты будешь убит.

— Ты не получаешь удовольствие ни от чего. Потому что ты — упырь.

— Но я убью тебя, Ушотан — здесь, если придется.

Примарх громко расхохотался, откинув плащ и обведя рукой пустое плато.

— Один? — с сомнением спросил он. — Ты всех нас возьмешь на себя, один? Во имя богов, ты стал еще невыносимее.

— Сопротивление не уместно, генерал-капитан, — добавила Кандавир, чей голос теперь выражал крайнюю степень отчаяния. — Несмотря на все то, что вы испробовали, на все оружие, что вы собрали, мы знаем, что вас слишком мало. Вы сами мне сказали — нет новых армий. Все, что вам осталось, стоит здесь и сейчас. А этого недостаточно.

На мгновение, на время между вдохами Вальдор замолчал. В этот момент он выглядел действительно разбитым или даже смиренным, будто осколок чистого золота, брошенный в сердце бесконечной чернильно-черной ночи.

— Вы не слушали меня, Высший Лорд, — сказал он наконец, активируя свое громадное копье. — Я сказал Вам, что нет новых генералов. — Ореол серебристо-золотого света вырвался из генератора расщепляющего поля, ослепляя подобно разветвленной молнии. — Но если бы Вы выучили урок, который я Вам дал, то уже сейчас знали бы подлинную правду — есть гораздо больше армий, армий смертоноснее и многочисленнее, чем любая из ранее существовавших.

Ушотан замахнулся для удара клинком, плюющимся кроваво-красной плазмой, и все же что–то остановило его руку. Что–то остановило руки каждого Громового Воина. Посреди рева и грома ярости бури неожиданно раздалось что–то еще, нечто знакомое и незнакомое одновременно, нечто ужасающе выдранное из прошлого и в то же время еще более кошмарно определяющее будущее. Это был вой, гул механизмов, волна чего–то громадного и скоординированного посреди вихря бури и хаоса, сбивающего с толку сенсоры.

— Вы должны считать

это за честь, — сказал Вальдор, с легкостью переводя копье в боевую стойку. — Вы присутствуете при их первом сражении.

И в движущейся мокрой мгле ледяного шторма, где ревели снег и грязь, а замерзшая земля трескалась, десять тысяч линз шлемов внезапно зажглись и перешли в наступление.

ТРИНАДЦАТЬ

Люди Астарте называли её Пророком. Временами она будто чувствовала, что этот титул всегда был где–то рядом, ожидая и готовясь ожить в памяти Образцовых, хотя на самом деле у него было своё происхождение, как и у всех вещей. Она выбрала этот термин в качестве незначительного и завуалированного акта неповиновения задолго до того, как истинное восстание было задумано. Уже с самого начала Он с неприязнью относился к старым религиозным мотивам, и её забавляло противопоставление себя всему тому, что они построили.

И потом, в течение очень долгого времени, это было ничем иным, как незначительным жестом, чем–то вроде неучтенной случайности в неизвестном будущем. Она никогда не была уверена в том, понадобятся ли Образцовые. Но их тайное создание на всякий случай, ответвление внутри основного проекта, было приносящим удовольствие интеллектуальным упражнением.

А потом случился сдвиг. Распад, хорошо знакомый пример деградации. Пожалуй, он начался ещё до той ночи в хранилище, когда саму вселенную сотрясла сила такой мощи, что и по сей день было сложно спать спокойно. Или, может, поворотным стал тот момент, когда высокомерие всего этого стало слишком очевидным, чтобы его игнорировать, и червь сомнения начал прогрызать путь в её уютно созданный мирок.

В самом начале, однако, не было никаких беспокойств. Он вырвал её из жизни во мраке безвестности так же, как Он поступал и со многими другими. В то время боевые действия на Терре ужасали своей нескончаемостью — за одно поколение вырезались целые народы. Единственный способ выжить заключался в том, чтобы стать незаменимым для тех, кто обладал хотя бы крупицей власти. Этого было проще всего добиться физической силой. В её случае это был ум — она доказала свою практически сверхъестественную искусность в освоении грубых, квази-религиозных техник биологических манипуляций, которые всё еще существовали в разбросанных технокладах, помогая создавать аугментированных солдат для военачальников всех мастей в их грязных лабораториях. Она быстро училась, поглощая знания от инструкторов, прежде чем их убьют по чьей–то прихоти, и неустанно занималась при свете грязных засаленных свеч, используя любые уловки и способы, чтобы оставаться на шаг впереди банд головорезов, отрядов похитителей и завистников.

Все без исключения существа, в создании которых она принимала участие, являлись чудовищами. Они вели мучительное существование, часто погибая ещё до того, как попадут на поле брани, и умирали на своих койках, сдавленно крича от разрыва перегруженных внутренних органов. Было невозможно привыкнуть к этому, сделать вид, что это нормально и приемлемо. В кошмарах ей все еще снились крики созданий, которых ей пришлось изуродовать, чтобы самой остаться в живых. К этому моменту она знала так много о генном искусстве, что могла навсегда оставить себя нетронутой, чистой особью среди мира расползающейся порчи, но она не сделала этого. Она перестала стареть нутром, но позволила накопившемуся ужасу отразиться на её внешности видимой платой за все отчаянные сделки, на которые ей пришлось пойти.