Валентин свистит в травинку
Шрифт:
— Послушай, а куда мы, собственно говоря, идем? — спросила Лоттхен.
— Мы идём в пансион на Гороховой улице. Оставить там профессора навсегда было бы просто непорядочно, Лоттхен.
А кроме того, мне хотелось бы убедиться, что бабушка и внучки благополучно долетели до дома.
— А куда мы потом пойдём, я и сама не знаю. — Лоттхен улыбнулась, — Мне кажется, что, когда я гляжу вдаль, я вижу, как блестят озарённые солнцем почки на персиковых деревьях… И знаешь, что я ещё вижу? Зелёные ряды, полыхающие, как пламя. Как ты думаешь,
— Это, наверное, махровые листья салата, который растёт у нас в парнике. — Валентин вынул из кармана своей куртки травинку, повертел её в пальцах, а потом сунул назад. На лицо его легла тень. — Нам, пожалуй, пора на Гороховую улицу, — сказал он. — Пошли!
И пошёл так быстро, что Лоттхен с трудом за ним поспевала.
— Ты жалеешь, что выдумал меня, Валентин?
Он покачал головой.
— Нет, об этом я не жалею. Ты мне нравишься, — сказал он. — Ты делаешь иногда удивительные открытия. Например, что воздух пахнет бабочками.
В конце аллеи сидела женщина и вязала. Когда Валентин и Лоттхен остановились возле неё, она оторвала глаза от работы и объяснила:
— Я вяжу покрывало для дивана. Вяжу, вяжу, а работы непочатый край! Я подсчитала, что мне ещё придётся набрать крючком не меньше девятисот тысяч петель!
У Валентина рука потянулась к карману, его так и подмывало вытащить травинку.
К счастью, он вовремя вспомнил о господине Торелли и юных художниках Венцеле и Фердинанде.
— Представьте себе, — подумав немного, обратился он к женщине, — что мимо вас случайно прошёл волшебник, произнёс какое-то таинственное заклинание, и — бац! — покрывало готово! Вы обрадовались бы такому сюрпризу?
— Что вы, что вы! — замахала руками женщина. — Что же я тогда буду делать? Такое волшебство было бы для меня настоящим несчастьем. Я не смогу осуществить свой замысел! Я выдумываю особый узор, подбираю гамму красных, зелёных и фиолетовых тонов. Я хочу всё это сделать сама, не торопясь, с наслаждением. Было бы просто свинством со стороны волшебника лишить меня этой радости.
— Я пошутил, — сказал Валентин. — Я, собственно, подошёл, чтобы спросить у вас, как пройти на Гороховую улицу.
Столовая в пансионе, где можно разговаривать только шёпотом
— Вы хорошо спали, господин профессор?
Фрау Эзенбек улыбалась господину Ответману, выглянув из кухни.
— Отлично, и притом впервые в жизни, — ответил профессор. И сказал сущую правду — ведь его выдумали всего день назад.
В руках у фрау Эзенбек была большая миска с салатом и деревянная ложка.
— Как вам понравился восход солнца? — спросила фрау Эзенбек, не обращая никакого внимания на то, что уксус с ложки капает на пол.
— Во время восхода солнца я ещё крепко спал, укрывшись периной.
— О, тогда вы многое потеряли, господин профессор, честное слово! Я, к сожалению, не поэт, а то бы я вам описала, как великолепен был сегодня восход! Это зрелище привело меня
— Нет, — ответил господин Ответман.
Фрау Эзенбек, продолжая размахивать ложкой, вдруг воскликнула:
— Я вас совсем заговорила! Как нехорошо с моей стороны. Ведь вы ещё не завтракали! Может, вы уже успели позавтракать?
— Я ещё никогда в жизни не завтракал.
— Невероятно! — Фрау Эзенбек не могла удержаться от смеха. — В таком случае прошу вас, господин профессор, вот у нас столовая. Там уже кое-кто завтракает. Только будьте любезны, идите тихонько, на цыпочках. Сегодня там можно разговаривать только шёпотом. Нельзя громко смеяться, стучать тарелками, скрипеть стульями, чавкать. И знаете, почему?
— Потому что вы не хотите, чтобы разбудили фрейлейн Матильду, — ответил профессор. — Она заснула, сидя на стуле — до того она измучилась.
— Как вы догадались? — Фрау Эзенбек с удивлением поглядела на господина Ответмана. — Неужели у вас в голове есть ответ на любой вопрос?
— На любой! А то вы бы и посейчас сидели со своими внучками на чердаке и распевали бы песни.
— Как удобно иметь такого постояльца! — воскликнула фрау Эзенбек.
— Ой! — донеслось из кухни.
— Ай-ай-ай!
— У-у-у!
— Что случилось? — испуганно спросила фрау Эзенбек.
— Во-первых, ваш муж защемил палец ящиком стола. Во-вторых, Людмила уронила тёмные очки в кастрюлю со шпинатом. В-третьих, Варвара ползает по полу в поисках фрикадельки, которая выпала из миски и закатилась под буфет.
— Как удобно иметь такого постояльца! — повторила фрау Эзенбек. — Сразу знаешь, что происходит в доме.
Смысл же того, что сообщил профессор, дошёл до фрау Эзенбек лишь минуту спустя.
— В самом деле, — заволновалась она, — муж прищемил палец? Очки в шпинате? А фрикаделька под буфетом?
И фрау Эзенбек умчалась на кухню.
А профессор Ответман, стараясь не скрипеть, отворил дверь в столовую. Так же тихо переступил он через порог и, аккуратно ставя ноги, на цыпочках двинулся к ближайшему свободному стулу. Но одна половица всё же скрипнула у него под ногой, все обернулись и посмотрели на него с упрёком.
Наконец профессор добрался до стола, очень осторожно и медленно опустился на стул и так же осторожно развернул салфетку.
В столовой стояла полная тишина. Профессор не решался даже почесать себе шею.
И вдруг с улицы донёсся какой-то дикий рёв. Все постояльцы пансиона Эзенбек вздрогнули от неожиданности и выронили из рук ножи и вилки. Окна во всём городе задребезжали.
Господин Эзенбек со всех ног кинулся в столовую, за ним бежала жена.
— Господи, что это?
— Это сирены Валентина, — невозмутимо ответил профессор. — Модель оказалась с дефектом. Когда они нагреваются на солнце, то начинают вот так реветь.