Шрифт:
Р. К. Нарайан
ВАЛМИКИ
Сейчас настало время рассказать вам о самом замечательном рассказчике всех времен — о Валмики, или Адикави. Вы, наверное, знаете, что Адикави — значит «великий поэт, первоисточник поэзии». Валмики — автор двадцати четырех тысяч строф «Рамаяны», большинство которых в том или ином виде известно в Индии всем: и мужчинам, и женщинам,
Привыкнув к обычному, плоскостному развертыванию сюжета, мы испытываем недоумение перед временными смещениями этого эпоса. Валмики говорит в «Рамаяне» о событиях прошлого, а мир узнает об этом творении из уст сыновей Рамы — Куши и Лавы, которым эту поэму рассказывает сам автор. Поэтому, слушая «Рамаяну», нужно отказаться от привычных представлений о чередовании событий и не смущаться, когда повествование возвращается вспять, забегает вперед или уклоняется в сторону. Если царь может править страной шестьдесят тысяч лет и все это время пребывать в добром здравии, автор литературного произведения может, как очевидец, рассказывать предысторию и историю жизни героя, явившегося на свет гораздо раньше его самого, и в то же время беседовать с ним как со своим современником.
Именно это и произошло с Валмики. Однажды, когда в другом мире собрались все бессмертные, Рама, в который раз нарушая наши привычные представления о времени, спросил Валмики:
— Откуда ты узнал все, что со мной случится, еще до того, как я родился?
События, которые мы считаем отошедшими в прошлое, часто представляются Валмики уделом будущего или частью современной ему жизни. Однако индийских слушателей это нисколько не смущает, и им не приходит в голову спросить: «Когда?» или «Как?», или «Раньше или позже?» Им кажется совершенно естественным, что в повествовании «раньше» смешивается с «позже» и с тем, что происходит сейчас.
Рама был живым воплощением Вишну, но, став человеком, он забыл о своем божественном происхождении; его разум оказался в плену обычных противоречий и заблуждений, свойственных людям, поэтому он не мог понять, каким образом Валмики сумел рассказать обо всем, что с ним случилось, до того, как он прожил свою человеческую жизнь, и еще попытался помочь ему выйти из затруднительного положения, в котором он оказался в конце своего земного существования.
Чтобы рассеять недоумение Рамы, Валмики рассказал ему историю своей собственной жизни.
Жил некогда ученый человек по имени Шанкха; однажды, закончив занятия в одном отдаленном селении, он возвращался домой и шел в глубокой задумчивости по берегу Годавари, как вдруг его мысли прервал громкий крик, раздавшийся над самым его ухом, и перед ним появился разбойник, яростно размахивающий страшными орудиями своего ремесла.
— Кто ты? — пролепетал Шанкха.
— Сын своего отца, — ответил грабитель и бросил на него злобный взгляд.
— Что тебе нужно?
— Все, что у тебя есть, кроме твоей жизни, если ты ею дорожишь.
— Я бедный ученый, а не какой-нибудь толстосум, — сказал брахман. — Будь я человеком богатым, разве я шел бы пешком? Я возвращался бы домой в колеснице.
— Как будто мне не под силу остановить колесницу! — возмутился разбойник. — Дай-ка я посмотрю, каких сокровищ можно тебя лишить, кроме твоих волос и ногтей. Ха-ха-ха!
Сокровищ у ученого оказалось немного: на мизинце кольцо из поддельного золота, которое он купил на ярмарке, и на шее медный талисман, привязанный к священному шнуру.
— Ладно, брахман, оставь себе священный шнур, а талисман отдай мне.
Шанкхе очень не хотелось расставаться с талисманом.
— Ой-ой, — застонал он. — Мне дал его один отшельник два года тому назад, этот талисман защищает меня от болезней и от всякой чертовщины.
— Я не черт и не чума, против меня твой талисман бессилен. Давай его сюда! Довольно болтать! — властно прикрикнул вор.
Брахман отдал ему талисман.
— А как у тебя с деньгами? Такие, как ты, умеют ловко припрятывать свое добро, — сказал разбойник, обшаривая складки дхоти на поясе брахмана.
Он нашел несколько монет и с усмешкой взял их себе. Потом он сорвал кусок ткани, прикрывавший верхнюю часть тела брахмана, и оставил его в одном дхоти.
— Снимай сандалии! — приказал он, взглянув на его ноги. — Человек, у которого есть всего две медные монеты, не имеет права на такую роскошь!
Брахман сбросил кожаные сандалии; они были чинены-перечинены, но все-таки защищали ноги от горячего песка.
— Теперь можешь идти, — сказал разбойник, убедившись, что обобрал брахмана до нитки.
Шанкха был счастлив, что остался жив, и заковылял по песку, торопясь уйти как можно дальше от разбойника.
Песок на берегу Годавари был такой горячий, что брахману казалось, будто его бросили на раскаленную сковороду. Он шел вприпрыжку, стараясь лишний раз не прикасаться к песку ногами. И почти не подвигался вперед, а его мучителю эта пляска вначале доставляла удовольствие. Но в конце концов брахман забыл всякий стыд, сорвал с себя набедренную повязку, бросил ее перед собой и вскочил на лоскут материи; ступни его ног покрылись волдырями, он больше не мог заставить себя наступать на раскаленный песок босыми ногами. Тут уже даже разбойник, который продолжал издали следить за брахманом, решил, что дело зашло слишком далеко. Усмешка постепенно исчезла с его лица, и он крикнул:
— Эй, иди сюда!
Брахман заторопился прочь.
— Я тебе что-то дам!
— Не надо, — бросил в ответ брахман.
— Стой! — снова закричал разбойник и побежал вслед за брахманом, который решил, что настал его последний час.
Поравнявшись с брахманом, разбойник швырнул на землю сандалии, которые только что у него отнял, и сказал:
— Возьми их назад, они мне не нужны. Тебе оказывают услугу, а ты не понимаешь.
Брахман с благодарностью взял свои сандалии.
— Теперь я к вечеру дойду до деревни. У тебя доброе сердце, хотя тебе нравится хрюкать и вести себя подобно дикому кабану. Твоя доброта — это то, что осталось у тебя от прежнего воплощения.