Вальпургиева ночь
Шрифт:
Итак, ему не оставалось ничего иного, как, удовлетворившись неприятным фактом скверных майских сновидений, смиренно уповать на оставшиеся одиннадцать месяцев гарантированного многолетней практикой глубочайшего полуобморочного сна. Расхаживая взад и вперед по комнате, он случайно остановился перед висевшим над кроватью календарем. Неприятно удивленный, он увидел на нем все еще не оторванный по неизвестной причине листок «30 апреля» – мерзкую дату Вальпургиевой ночи.
«Да ведь это ужасно, – пробормотал он, – еще целых четыре недели до 1 июня? А чемоданы уже уложены! Что же мне теперь делать? Не могу же я завтракать «У Шнеля» в рубашке!
В надежде на ошибку господин императорский лейб-медик нацепил очки, намереваясь еще раз исследовать календарь… В комнату вдруг хлынул ледяной холод, стекла очков сразу запотели.
А когда он их снял, то увидел перед собой какого-то полуголого человека, с кожаным фартуком на чреслах, темнокожего, высокого, неестественно худого, с черной, вспыхивающей золотыми искрами митрой на голове.
Господин императорский лейб-медик мгновенно понял: это Люцифер, однако нисколько не удивился, так как ему сразу стало ясно, что в глубине души он уже давно ждал чего-то в этом роде.
– Ты – человек, исполняющий любое желание? – спросил он, невольно поклонившись. – Можешь ли ты?..
– Да, я – Бог, которому люди препоручают свои желания, – прервал его фантом и указал на кожаный передник, – я единственный препоясанный среди богов, остальные бесполы.
Только я могу понимать желания; тот, кто реально беспол, забыл навсегда, что есть желание. Пол – вот где скрыт глубочайший корень всякого желания, но цветок его – пробужденное желание – уже не имеет ничего общего с полом.
Среди богов я единственный истинно милосердный. Нет желания, которому я бы не внял и тут же не исполнил.
Но слышу я только желания душ, их извлекаю на свет. Поэтому имя мое – Luci-fero [24] .
Однако к желаниям живых трупов я глух. Поэтому так страшатся меня все эти «мертвецы».
Я безжалостно терзаю тела людей, если этого желают их души; я, как самый милосердный хирург, немилосердно удаляю пораженные недугом члены ради высшего знания.
Устаиных людей молят о смерти, в то время как их душа молит о жизни, – таким я навязываю жизнь. Многие жаждут богатства, но души их стремятся к нищете, дабы пройти в игольное ушко, – таких я делаю на земле нищими.
24
От: Lux – свет, fero – нести (лаг.).
Твоя душа и души твоих отцов в земном существовании жаждали сна, поэтому я всех вас сделал лейб-медиками – поместил ваши тела в каменный город и окружил вас людьми из камня.
Флугбайль, Флугбайль, и твое желание известно мне! Ты хочешь вернуть свою юность! Но ты сомневаешься в моей
Поэтому я исполню ваше обоюдноежелание.
Вечная юность – это вечное будущее, а в царстве Вечности даже прошлое возрождается, как вечное настоящее…
После этих слов фантом стал прозрачным, а там, где была его грудь, стала все отчетливей проявляться какая-то цифра, сгустившаяся наконец в дату «30 апреля».
Чтобы раз и навсегда покончить с галлюцинацией, лейб-медик хотел было сорвать ненавистный листок, однако это ему не удалось. Очевидно, на некоторое время придется смириться с Вальпургиевой ночью и ее призраками.
«Ничего, ведь мне предстоит великолепное путешествие, – успокаивал он себя, – курс омоложения в Карлс – баде, несомненно, пойдет мне на пользу».
А так как и на сей раз ему не посчастливилось проснуться, то ничего другого не оставалось, как погрузиться в крепчайший сон уже без всяких сновидений…
Ровно в пять в мирный сон градчанских обитателей врывался отвратительный скрежет – это внизу, в Праге, у Богемского театра, визжа на рельсах, поворачивала электрическая конка.
Господин императорский лейб-медик настолько привык к этому не совсем любезному проявлению жизни презренного «света», что просто не замечал его; напротив, сегодняшнее противоестественное его отсутствие заставило лейб-медика беспокойно заерзать в постели.
«Должно быть, у них там что-то стряслось», – всплыло в его сонном сознании нечто вроде логического умозаключения, и тотчас нахлынула целая лавина смутных воспоминаний о последних днях.
Elite вчера, чаще обычного заглядывая в свой телескоп, он обратил внимание на переполненные людьми улицы; даже на мостах была невиданная толчея, непрекращавшиеся приветственные крики «Slava» и «Nazdar» достигали его окон, растягиваясь в какое-то «ха-ха-ха-ха». Вечером над холмом на северо-востоке Праги стал виден огромный транспарант с изображением Жижки, в свете бесчисленных факелов казавшийся каким-то белым инфернальным миражем. Ничего подобного не случалось с самого начала войны.
Господин императорский лейб-медик, разумеется, не удостоил бы все это безобразие своим вниманием, если б еще раньше до его ушей не доходили странные слухи: будто Жижка восстал из мертвых и теперь его, живого, во плоти, видели там и сям в ночных переулках (экономка лейб-медика пребывала по сему поводу в чрезвычайном возбуждении: непрерывно клялась и божилась, давая обе руки на отсечение).
И хотя из своего долгого опыта Флугбайль хорошо знал, что пражские фанатики склонны любую невероятную небылицу пересказывать до тех пор, пока сами не начинают в нее верить, приводя в немалое смятение простой люд, однако даже он изумился, как такая сумасбродная мысль могла получить распространение.
А потому неудивительно, что он в полусне объяснил отсутствие привычного скрежета конки начинающимися беспорядками – и с полным на то основанием, так как Прага вновь находилась под знаком бунта.
Спустя несколько часов в его блаженную дремоту проникла рука – нечто похожее случилось в свое время на пиру Валтасара, – правда, принадлежала она на сей раз домашнему слуге Ладиславу и ничего страшного не написала (может быть, даже и не умела писать), зато вручила визитную карточку, на которой можно было прочесть следующее: