Вампилов
Шрифт:
Занятия начались с конфликта. Поначалу Александр был определен в другую группу. Ее руководитель драматург Д. Щеглов, по словам Кладо, «не одобрил пьесы» А. Вампилова и паренька из города Горького, «а они — его программную речь». Как признавался Николай Николаевич, его коллега был «несколько консервативен, старомоден и педантично требовал следовать драматургической традиции». «Мятежники» попросились в группу Кладо и были включены в нее.
Их наставник писал, что, прочитав работы ребят, «столь же резко разошелся» со своим коллегой. Он почувствовал как раз «перспективность и свежий взгляд молодых бунтарей. Очень был рад, когда на заключительном заседании семинара приехавший к нам Л. Соболев (председатель правления Союза писателей РСФСР. — А. Р.)
Вспоминая тот первый в жизни Вампилова семинар, Кладо попытался объяснить, почему, на его взгляд, первая же пьеса сибиряка вызвала сшибку мнений:
«Тут я, кажется, понял, почему Вампилов, изобретательный и своеобразно воспринимающий жизнь, проникающий в глубины, до тех пор как бы не материализовался в драматургии. Увы, и тут причины, сковывающие индивидуальность, были тоже общие.
На Вампилова было навешано столько “табу”, столько обязательных правил, что за ними легко было и не разглядеть его личности.
Дело в том, что драматургия театра долгое время считалась самой канонической формой драматургии. Режиссура ломала устоявшееся, преображая мир на сцене, а драматургия робко вливала жизнь в старые формы… Долгое время любыми путями утверждалась незыблемость системы Станиславского не только как метод воспитания актера, но и как эстетические его вкусы. МХАТ считался примером незыблемого канона для отбора пьес — схоже ли?
Представьте, как это отражалось на театральной жизни в других городах. “Что нам предлагают? Разве это похоже на спектакли МХАТа? О, нет. Это нельзя”. И Министерство культуры РСФСР было усердно бдительно. Если могут быть какие-то вольности в Москве, Ленинграде, то на периферии…
На семинаре у нас никто никого не учил. Научиться драматург может только сам. Задача — помочь ему раскрыть свое. Для этого раскрепостить, снять тормоза, гири, навешанные в обилии. На занятиях Вампилов увидел: можно то, что я хочу!..
Право на свою творческую манеру он получил еще там, в Малеевке, и неоднократно говорил, как был доволен, когда понял, что можно! Его острое видение мира, зоркость, наблюдательность и вместе с тем фантазия позволили повернуть явление, которое он видит, как оно может повернуться, заставить его заиграть другими красками и помочь открыть суть, явление, глубину… Он уверовал и в правомерность эксцентрики, и в возможность этого течения в искусстве. Это помогло ему вольно идти. Развивать свое! Мне думается, что главное, чем помог ему семинар в Малеевке, — это обрести уверенность в своем пути, в правоте на него».
Оставил подробные, теплые воспоминания о встрече с Вампиловым на давнем семинаре и Алексей Симуков:
«Приехал он на семинар с одноактной пьесой. Названия ее я не помню, потому что сразу его забраковал, предложив другое, которое прочно закрепилось за ней[15]. Пьеса мне сразу понравилась, хотя по сравнению с нынешней редакцией она сильно отличалась как размером, так и составом действующих лиц. Проще будет сказать, что в процессе дальнейшей работы она была начисто переписана Сашей, хотя основная ее мысль о том, что, оказывается, нелегко делать людям добро бескорыстно, просто по доброте души, уже тогда была ярко в ней заявлена.
Думаю, что решительной переделке пьесы в немалой степени способствовала моя попытка предложить ее журналу “Художественная самодеятельность”… Я потерпел тогда сокрушительное поражение, и ряд высказываний по поводу пьесы, имевших характер почти анекдотический, несомненно, лег в основу нового варианта. Самое смешное, что наибольшей несообразностью пьесы моим товарищам по редколлегии показалось основное ее положение — возможность бескорыстного добра без всякого за него ответного возмещения, то есть именно то, ради чего она была написана. Товарищи выступали горячо, убежденно, обвиняя автора в незнании жизни, в неправдоподобии выбранного сюжета, не замечая, какую невеселую картину своих собственных убеждений они при этом рисуют.
Встреча с драматургом Вампиловым была для меня неким открытием, связанным с моим отношением к так называемой философской пьесе. Мне казалось, что чем глубже философская суть драматического произведения, тем больше оно лишается своей театральной занимательности, переходя ближе к жанру драмы для чтения (исключение я делал только для Шекспира). Александр Вампилов предстал передо мною одним из очень немногих советских драматургов, легко, непринужденно, вполне для себя органично соединяющих философскую глубину своих пьес с ослепительно-яркой, чисто театральной формой, которой у нас принято почему-то слегка стыдиться…»
Хотя Симуков горячо поддержал автора пьесы, коллеги Алексея Дмитриевича по журналу «Художественная самодеятельность» не согласились с ним. Симуков в какой-то степени оправдывал их непонимание ситуации, описанной Вампиловым: «Финалом пьесы явилось мучительное раздумье двух дружков, — по-видимому, уже навсегда лишившее их покоя: что же все-таки имел в виду Лопатин[16], предлагая им деньги, если он не преследовал каких-то своих личных целей? Мысль эта, встревожившая ничем дотоле не омраченное миропонимание двух тунеядцев, должна была, очевидно, привести их к предположению, что за пределами уютного, обжитого ими мира, где происходит традиционный обмен ценностями — ты мне, я тебе — существует иной мир — бескорыстных человеческих отношений. Поверят ли в него два дружка, станут ли они ему сопричастны, автор не уточнял, но сама проблема была выражена в пьесе с предельной силой, с обезоруживающей простотой ситуации».
Замечания, высказанные в редакции журнала «Художественная самодеятельность» и на семинаре, помогли Вампилову в последующей работе над комедией. В ней вместо двух фарцовщиков Святуса и Сероштана (в самом первом варианте они носили фамилии Несудимов и Белоштан) действуют шофер Анчугин и экспедитор Угаров, вместо «хорошего человека» Патрика — агроном Хомутов, вместо домохозяйки Нинэль Филипповны — коридорная гостиницы «Тайга» Васюта. В пьесе появились новые герои — скрипач Базильский и молодожены — инженер Ступак и студентка Фаина. Комедия получила в соответствии с художественными задачами более точное образное название — «Двадцать минут с ангелом». Дело, конечно, не в том, что во втором варианте комедии автор достиг «большей социальной определенности», что в ней «за частным фактом проступает система взаимоотношений в обществе», как пишет, например, С. Комаров в комментарии к пьесе, опубликованной в книге «Александр Вампилов. Драматургическое наследие» (Иркутск, 2012). Заметим, что автор увидел пресловутую «социальность» и в первом варианте, причем объяснил ее в таких пространных и довольно темных выражениях: «Выбор Вампиловым в качестве персонажей двух фарцовщиков нейлоновыми носками не случаен. Вещи и деньги — их социальные ценности, носки опредмечивают идею движения, странничества россиян на данном историческом этапе, раз продукт фарцовки востребован и им можно жить. Кроме того, подчеркивается открытость российского пространства заграничному опыту, как и наличие жестких границ “своего” и “чужого” для начала 1960-х годов. В этом тоже — социальность зрения Вампилова-драматурга». На самом же деле, новый вариант пьесы с «исповедью» Хомутова, с отношением к его поступку не только двух героев, знакомых (хотя бы своим поведением) по первому варианту, но и новых персонажей с резко очерченной индивидуальностью, — все это обогатило нравственное содержание произведения, его художественный смысл.
Правда, такую доработку комедии автор сделал позже. А в прежнем варианте он предложил ее в иркутский альманах «Ангара». Ее приняли, набрали текст, но цензура выбросила пьесу из сверстанного второго номера за 1963 год. Сверхбдительные идеологические надсмотрщики тоже сочли сюжет комедии неправдоподобным, надуманным. Новый вариант ее был напечатан лишь в начале 1967 года в газете «Советская молодежь» и летом 1970 года — в альманахе «Ангара».
Вторая пьеса, о которой А. Симуков упоминает как о представленной автором в Малеевке, носила известное и поныне название «Воронья роща». Но только название; события, описанные в ней, не совпадают с теми, что происходят в публикуемом сегодня варианте этого произведения. Вот как передает прежний сюжет А. Симуков: