Вампиры замка Карди

Прокофьева Елена Владимировна

– О, это я умею!
– радостно сообщила Гели.

Лизе-Лотта невесело рассмеялась. Впрочем, возможно, она просто не умела смеяться весело? Для поездки она дала Гели кремовую блузку и коричневую юбку. Очень скромные вещи - но из дорогих тканей. А главное абсолютно взрослые. Гели не поняла, кому принадлежали прекрасные платья. Но блузку и юбку она видела на Лизе-Лотте. И они пришлись Гели почти впору. Лизе-Лотта была миниатюрна. И мала ростом! А та женщина, для которой шились платья, была и выше, и пышнее! Здесь была какая-то тайна... И Гели радостно подумала, что она получит не только платье для завтрашнего бала, но и новую тему для своих фантазий. Это само по себе уже было бы здорово - она обожала фантазировать. Воистину, сегодня был великий день!

Они

поехали в город. На машине с шофером! Ни Хельмут, ни Магда, ни Курт, ни доктор Гисслер - никто не видел, как они уезжают. Всю дорогу Лизе-Лотта молчала. А Гели наслаждалась! В городе они - в смысле, Лизе-Лотта, но Гели тоже присутствовала!
– отпустили шофера с тем, чтобы он приехал за ними к восьми. И направились в парикмахерскую. Где Гели сделали перманент. Первый в ее жизни. Из парикмахерской она вышла кудрявая и элегантно подстриженная. До восьми еще было время - и они с Лизе-Лоттой направились в кондитерскую, где пили кофе с пирожными. Счастье и благодарность переполняли сердце Гели, и там, в кондитерской, она принялась говорить, и говорила, говорила, пока не рассказала Лизе-Лотте все-все про себя, всю свою жизнь, и даже о любви к Курту... Ей казалось очень важным, чтобы Лизе-Лотта поняла ее, чтобы не считала ее просто глупой девчонкой, плачущей из-за того, что упала в навоз, но - оценила силу и глубину ее чувств к Курту. Кажется, Лизе-Лотта оценила. Она слушала с растерянной и печальной улыбкой.

В дом Гисслеров они вернулись лучшими друзьями. Гели удалось избежать встречи с Магдой. А рано утром Лизе-Лотта прокралась к ней с готовым платьем и настоящими шелковыми чулками в руках! Лизе-Лотта причесала ее по-взрослому, пропустила в волосы ленту с розой! И даже подкрасила ей губы розовой помадой! Гели смотрела на себя в зеркало - и не могла налюбоваться. А Лизе-Лотта вдруг расплакалась.

– Когда-то это платье было самым модным... Мы были так счастливы! пролепетала она сквозь слезы и ушла, оставив Гели в растерянности.

Слезы Лизе-Лотты огорчили Гели.

Но каким упоительным счастьем было для нее слушать, как Магда вопит:

– Гели! Спускайся! Тебя все ждут! Мы уезжаем! Мы не можем опоздать!

Слушать - и ждать, когда на самом деле останется мало времени... И в последний миг спуститься! Когда все уже собрались в вестибюле! Спуститься к ним ко всем, праздничным и нарядным, будучи самой праздничной и нарядной из всех!

Перекошенное лицо Магды...

Улыбка Хельмута и его слова:

– Какая прелесть! Гели, ты совсем взрослая! Магда, какой же у тебя великолепный вкус! И какая ты умница... Я и не подумал, что Гели уже пора иметь бальный наряд!

Слова, после которых Магда уже не могла оставить Гели дома или заставить переодеться!

И почему-то - ужас на лице старого доктора Гисслера... Такой смертный ужас, словно он увидел привидение. Ужас, сменившийся злостью.

Они были злы весь вечер - и Магда, и доктор Гисслер.

Но Гели это было безразлично.

Ее мечты сбылись.

Не все - потому что Курт ни разу не пригласил ее танцевать, и уж подавно - не попросил ее руки!

Но все-таки она была на балу, в бальном платье, и несколько раз танцевала, и услышала шепот за спиной - голоса двух женщин:

– А маленькая Андерс - не такая уж дурнушка!

– Да что вы, она хорошенькая, как куколка! Я всегда это видела!

Гели торжествовала. На балу - и много дней после.

И Курт после этого перестал относиться к ней, как к ребенку! Был по-прежнему холоден... Но - как со взрослой!

И всем этим она была обязана Лизе-Лотте. Ей одной.

Гели никогда не забывала о благодарности. И Лизе-Лотту с тех пор считала своим лучшим другом. Они, конечно, редко встречались... Но в каждую встречу Гели старалась провести с Лизе-Лоттой как можно больше времени. И как можно больше рассказать ей о себе, о своих чувствах, мыслях. Она надеялась, что со временем и Лизе-Лотта станет откровеннее с ней. Она мечтала об этом - как о любви Курта.

Да, полтора года прошло с тобой бала... Гели стриглась и делала перманент раз в четыре месяца - вопреки протестующим воплям Магды, твердившей, что Гели испортит себе волосы. Пусть испортит... Когда-нибудь потом. Зато сейчас будет хорошенькой!

Со времени свадьбы у Гогенцоллернов, Гели побывала на нескольких празднествах. И к каждому Хельмут заказывал ей новое платье у портнихи! Хотя Гели предпочла бы надеть какое-нибудь из тех, которые Лизе-Лотта хранила в большом сундуке.

Голубое платье осталось у Гели. Она время от времени надевала его. Она очень сильно выросла за эти полтора года, но, к счастью (или к несчастью?) оставалась по-прежнему такой же худой и плоской. Поэтому платье налезало. Хоть и стало коротковато. Правда, черные бархатные туфли она не могла бы надеть при всем желании. Потому что ноги тоже выросли!

А Магда всякий раз, видя Гели в этом голубом платье, злилась так, что зеленела. И становилось видно, что у нее все-таки есть веснушки... А то все говорят: "Какая красавица! Огненные волосы, персиковая кожа - и ни единой веснушки!" Как же - ни единой! Посмотрели бы они на нее, когда она злится.

Голубое платье оставалось самым любимым, хотя у Гели теперь была целая куча нарядных платьев. Правда, одеть их было некуда. В последние два года праздновать совсем перестали... Эти бомбежки... И поражение под Сталинградом... Но можно надевать нарядные платья просто для того, чтобы выйти к ужину! Наверное, в этом замке они будут торжественно ужинать в большом зале, за старинным длинным дубовым столом! Надо взять все свои платья... А то куда их еще надеть?

Глава IV. Кошмары Лизе-Лотты Гисслер.

Услышав от деда о предстоящей поездке в Румынию, Лизе-Лотта испугалась настолько, что до самой ночи не могла унять сердцебиение и дрожь в коленках. Только забравшись под одеяло и затушив ночник она смогла перевести дух. В темноте она почему-то чувствовала себя в безопасности. Наверное, потому что все самое страшное в ее жизни случалось при свете дня. Лежа с закрытыми глазами, прислушиваясь к спокойному дыханию Михеля в смежной комнате, Лизе-Лотта понемногу начала успокаиваться. В конце концов, вряд ли что-нибудь по-настоящему ужасное произойдет в Румынии, если они с Михелем будут вместе и рядом будет дед - дед хоть и не любит их, но все-таки не допустит... Наверное, не допустит... Однако настоящее успокоение не приходило и сон тоже не шел.

Вообще-то в последние годы весть о любой перемене в жизни повергала Лизе-Лотту в ужас. Она уже привыкла к тому, что все перемены бывают только к худшему. И, хотя с 1941 года ничего по-настоящему кошмарного с ней не случалось, она не переставала бояться ни на секунду - даже во сне Лизе-Лотта была настороже, ожидая какой-то неведомой опасности - а уж известие о том, что нужно что-то менять в их налаженной жизни, собирать вещи и ехать куда-то, вовсе оглушила ее и почти лишила рассудка. До самой ночи Лизе-Лотта не могла успокоиться и сосредоточиться на том, что же им с Михелем нужно взять с собой, а без чего они вполне смогут обойтись... Дедушка всегда ругал ее за то, что она брала с собой слишком много вещей. Даже когда они уезжали из дома совсем ненадолго. Но Лизе-Лотта слишком хорошо знала, как переменчива жизнь, что "ненадолго" очень легко может превратиться в "навсегда", а лето так быстро сменяется осенью, а осенью не выживешь без теплой одежды... Во всяком случае, маленький Михель и она с ее больными легкими точно погибнут. Хотя, скорее всего, если случится то, чего она боится на самом деле, им не придется особенно долго мерзнуть. ТАМ селекция проводится сразу же по прибытию поезда, и их с Михелем, скорее всего, забракуют и отправят налево. Налево - старики, дети и больные. Направо - те, кто еще может работать. Лучше - налево. По крайней мере, без мучений. Потому что она больше не выдержит... А Михелю без нее лучше не жить. Он и так один остался на белом свете. Никого родных... И даже она... Даже она... Хоть он и не знает... Впрочем, никто не знает. И знали-то только трое: Эстер, Аарон и Лизе-Лотта. Двое из троих уже мертвы.