Ванесса
Шрифт:
Когда идол из плоти был наконец воссоздан, наступила тишина. Весь обряд занял не более часа, но мистическое благоговение толпы перед возрожденной богиней было столь заразительно, что Гвидо и не заметил, как пролетело время.
Пожалуй, единственным человеком, не поддавшимся коллективному трансу, была Вана.
Ее рука попрежнему служила связующим звеном между Гвидо и ожившей статуей — рука такая же нежная, как лоно, скрытое в складках туники, такая же твердая, как каменный фаллос, который так нравился итальянцу.
Благодаря
Последние лучи солнца, скрывшегося за зубцами Хат-ан-Шо, придавали золотым украшениям какой-то необычный оттенок.
Зазвучали цимбалы, звонко пропел рожок, и вдруг вся толпа начала оглушительно скандировать какое-то короткое слово, за которым следовали целые фразы, звучавшие так слаженно, точно их произносил в громкоговоритель один человек.
— Что они кричат? — спросил Гвидо, постепенно приходя в себя от этого адского шума.
— Сначала они выкрикивали имя невесты, — пояснила Вана, — Ее зовут Илитис. И-ли-тис. Теперь они произносят строфы, положенные по обряду.
— На арабском?
— Нет. Этого языка я не понимаю.
— Может быть, это местный диалект?
— Тоже нет. Слова очень древние.
— Как жаль, что никто не может их перевести, — вздохнул Гвидо.
— Когда-то их мне пересказали, но только приблизительное содержание. Я нахожу в этих строфах некоторое стилистическое сходство с одами вчесть фараонов.
— Так расскажи!
Громыхающий речитатив прервался так же внезапно, как начался. Мрачная торжественность сменилась сияющими улыбками. Казалось, сама богиня спустилась с небес. Она весело смеялась, болтала с подружками, вообще вела себя, как проказливая девчонка, только что удачно подшутившая над взрослыми.
— Это все? — спросил Гвидо. — Теперь она замужем?
— Ты с ума сошел! Ведь жених еще не появлялся.
— Я уже ничему не удивляюсь. Судя по тому, что пришлось видеть и слышать, свадьба без жениха была бы здесь вполне естественна. К кому была обращена оратория? К древнему божеству?
— Нет, к нынешнему. К последней девственнице.
— Понятно, — кивнул Гвидо. — С каждым замужеством в мире исчезает частичка невинности. Вот почему так плакали флейты. — И, помолчав, спросил: — Ты уверена, что божественное обязательно должно быть девственным?
— Слава Богу, к смертным это не имеет отношения.
— Да уж, — рассмеялся Гвидо. — Если бы свадебная церемония не могла обойтись без невинности, люди давно бы вымерли.
— Эти священные строки и не пахнут целомудрием.
— В чем же их смысл?
— Вот то, что я услышала от женщин, готовивших Илитис к обряду.
Есть два входа в твой замок. Не стыдись, открой первый. Впусти супруга в свое лоно. Но есть еще одна, потайная дверь. За нею ночь, полная любви. Стань своему мужу братом — Распахни ее.
— Что ж, аборигены Сиваха очень современны.
— Этим строкам пять тысячелетий.
— По-моему, самое время перекусить, — сказал стоявший рядом мужчина.
— Это идея! — одобрил Гвидо. — Хорошо бы еще что-нибудь выпить, — итальянец прикусил губу. А вдруг его слова осквернили чистоту обряда?
И вообще, «выпить» и «пить чай» — это разные вещи. Он успокоился, когда стали разносить пиво и сладкое розовое вино, от которого трудно было оторваться.
— Чем же сейчас занята невеста? — обратился Гвидо к незнакомцу, который, видимо, решил взять их с Ваной под свою опеку.
— Она перебрасывается скабрезными шутками с подружками.
— А где жених?
— Ждут, пока протрезвеет. Ему понадобится много времени, чтобы привести себя в порядок.
Шутливый прогноз мужчины оказался пророческим — ожидание затянулось до поздней ночи. Когда будущий супруг был наконец готов к исполнению своей роли, многие гости были уже в таком же состоянии, как он сам несколько часов назад.
— Если это веселье затянется, — проговорил заплетающимся языком Мехди Яссерит, — будет слишком темно, чтобы разглядеть пятна на простыне — от крови они или от вина. Это все подстроил негодник Айаддин, чтобы покрыть доченьку. Хотя все знают, что двенадцать из своих пятнадцати лет она махается, как ослица.
— Ты спутал, старина, — добродушно возразил Гвидо. — Айаддин — отец жениха.
Мехди сделал какой-то загадочный жест, словно не находя слов для выражения какой-то глубокой мысли, и рухнул на руки итальянцу. Гвидо бережно уложил его в колючие кусты, растущие неподалеку, и отправился на поиски Ваны. Он и не заметил, когда девушка ускользнула. На полпути его застиг невероятный грохот барабанов.
— Сейчас самый торжественный момент? — спросил Гвидо у соседа. Но у того рот был забит лукумом, и он промычал в ответ что-то невразумительное. Людское море заволновалось и неожиданно выбросило итальянца прямо к помосту.
Там выяснилась причина суматохи. Шум, суета, тяжесть украшений и обилие поглощенных пирожных сделали свое дело — невесте стало плохо.
Девушку привели в чувство, и она безучастно наблюдала за приготовлениями, хотя ее они касались больше, чем окружающих. Прежде всего ее усадили на высокий стул, потом водрузили на голову корону в форме усеченного конуса, отчего невеста стала казаться гораздо выше. Конус закрепили на голове длинными эмалированными заколками. На хрупкую шею надели четыре гирлянды цветов: из красного и белого жасмина с кружащим голову запахом, из цветов гардении и из розовато-лиловых и желтых орхидей. Нижняя часть лица полностью утонула в цветах.