Варела
Шрифт:
Поднимаю глаза к верху, чтобы увидеть, откуда идет свет, и вижу очень далеко в вышине, желтую гофрированную поверхность, условной полукруглой крыши. Словно это часть огромного гофрированного шланга от пылесоса. Она прозрачная, но мутная, видимо покрытая все той же вездесущей пылью, и сквозь неё просачивается дневной свет с поверхности. Но слева, свет ярче… Луч бьет, через оплавленную неровную дыру. И с этой дыры вниз свешивается веревочная лестница, доходящая до самого пола, а рядом с ней на гладком полукруглом полу, где по идее должны были быть рельсы, какой-то предмет.
— Кхым, — глубокомысленно изрекаю я, и иду влево, к тому месту. Мне и отсюда видно,
Я оглянулся в поисках призрачной двери, чтобы спешно уйти, и ничего не увидел.
— Блядь! — выругался я, и поспешил к веревочной лестнице.
Мне совсем не улыбалась встретить шумный поезд, и самое главное я никак не хотел разделить судьбу хозяина ботинка.
Ботинок был не пустой, из него торчали белые, словно срезанные лезвием, человеческие кости.
— Мам, я ночевать не приду, извини, работа, — сообщил Сергей Краевский матери, и поспешил, завернуть разговор, чтобы не выслушивать её причитания, какой он бедный, голодный, сиротинушка, на стульях ночевать собрался. Сиротинушка собрался-таки выяснить и найти в деле ответы на свои вопросы: «Почему нельзя использовать группу захвата и просто взять Колдуна? И почему нельзя угрожать оружием?». Ответы в документах он пока не нашел. Поэтому насыпал в кружку три столовых ложки кофе и заварил кипятком.
И так, чтобы немного отвлечься, он открыл папку, которую читал ещё неделю назад, но решил изучить её более тщательно, вдруг что-то упустил. Папка содержала общие сведения о субъекте. Год и место рождения, сведения о родителях, краткие сведения о родственниках, детский сад, обучение в средней школе, институт, работа, свидетельство о браке, рождение детей….
— Кхым, — Сергей прихлебнул из кружки и успел подумать, почему не взять в оборот детей, они взрослые, судя по всему почти ровесники лейтенанта, и Колдун сам придет…. И тут же прочитал, что и сын и дочь уехали на ПМЖ в другую страну…. Понятненько. Стоп!
Краевский перевернул страницу назад. Родители Колдуна были несовместимы физически. Первый ребенок у них была девочка, родилась с аномалиями, и умерла в младенчестве. Сказался видимо отрицательный резус-фактор матери. Колдун родился вторым. Много в детстве болел. Родители прожили вместе не долго, развелись. Ладно, бывает. У Сергея самого родители были в разводе, отец возглавлял районное отделение конторы, и хоть лейтенант считал его карьеру неудачной, сам пошел по его стопам… Смущало другое. Множество фото Колдуна в деле частных и групповых, начиная с садика, школы, института, и везде на этих фото он не в резкости. Изображение как-бы размыто. Даже на паспорте. Изматерились наверное фотографы, когда его снимали — подумал Краевский. Поэтому они для розыска использовали рисунок фоторобота. Достаточно хороший рисунок, лейтенант легко узнал по нему Колдуна при встрече.
Ладно. Ничего яснее тут не стало. И ответов нет, только вопросов добавилось. Вернемся назад.
Лейтенант с тоской посмотрел на очередную милицейскую папку прошлого века.
Собственно это было дело на Егора Казбековича Федоровича. 19… года рождения, состоящего на учете в милиции с двенадцати лет за злостное хулиганство. Мелкие кражи, драки, осужден по статье за кражу со взломом, совершенную в группе лиц по сговору. Ограбление продуктового магазина, где было похищено им вместе с подельниками ящик шоколадок «Аленка», четыре ящика водки, два ящика тушенки, два сгущенки и т. д. и т. п.
Отсидел Жорик, как его называли знакомые, два года, после чего освободился по амнистии для несовершеннолетних. После отсидки нигде не учился, нигде не работал, вел антиобщественный образ жизни, тунеядство. По рапорту от участкового инспектора капитана Гончарова В.И., Федорович был заподозрен в вымогательстве. Но подростки, которых он обложил данью и вымогал деньги, показания на Жорика давать боялись.
— Так…, - сказал сам себе Сергей, фамилия участкового Гончарова В.И ему показалась знакомой, где-то она ему уже встречалась. А где жил Жорик Федорович? Частный дом в переулке Пионерском. Это где? Краевский не представлял, но видимо где-то в том, же квартале, где жил Колдун, раз участковый в деле фигурирует тот же. Читаем дальше.
А дальше всё… Е.К. Федорович пропал без вести. Заявление от безутешных родителей, опрос жильцов и возможных свидетелей, последний раз видевших пропавшего. И ничего. Никаких результатов. Были версии, о возможном убийстве, выяснялось, не было ли у Жорика врагов в ИТУ, по месту отбывания срока. Тишина. Дело было закрыто за давностью лет.
И что это нам давало? Ещё один без вести пропавший в зоне проживания Колдуна? — Призадумался лейтенант. — Ладно, допустим, он Жорика мог убрать по понятным причинам. Тот был лет на пять старше, и скорее всего Колдуна обложил налогом. Но водитель Карпук, чем он мог помешать? И что Колдун делал с телами? Не ел же он их, в конце концов?
Мне давно так страшно не было. Далеко не первой молодости, и совсем не циркач, и даже не моряк по веревочным лестницам лазить, а тут карабкался как кошка. Чувствуя, слыша нарастающий гул за спиной. От ужаса было ощущение, что волосы как у волка шерсть на загривке встали дыбом. Страшно так мне было в юности, когда темным зимним вечером меня поймал во дворе Жорик. От него несло перегаром, табачным дымом и какой-то тухлятиной. Он грязно скалился и, держа в руке зэковский нож выкидуху, полоснул меня им по лицу. Я отшатнулся, но лезвие расцарапало подбородок, и тяжелые капли крови упали на землю, покрытую серым грязным снегом.
— Не дергайся, сука! Если бабки сейчас не принесешь, завтра без глаза ходить будешь? Усек? Говно очкастое?
Мне было муторно. Во рту противный привкус крови с острым запахом железа. И такая безысходность, и тоска на сердце, что хотелось плакать. Да, я трусил. Но ещё больше злился на себя за трусость, что трушу перед этим быдлом, шпаной. Но Жорику платили ВСЕ. До недавней поры, все кроме меня. Меня он никак не мог застать во дворе. Не то, чтобы я от него прятался. Просто не сходились наши пути. Утром в школе, с обеда я на тренировке, а вечер проводил зимой чаще всего дома, поскольку после четырех часов тренировок уже бегать во дворе желания не было. Чем закончилась встреча, я не помнил… Помнил, закипевшую в душе ярость и ненависть к Жорику. И вот именно тогда произошел какой-то ужас, который разум помнить отказывался. Нечто настолько страшное и невообразимое, что я не мог признаться и принять это за случившееся. Помню только, что пришел домой, зажимая окровавленный подбородок, и сказал матери, что упал.