Вариации на тему
Шрифт:
Итак, на Сизифовом камне выросло целое огромное строение от изначального смертного стража до электронного робота; результаты многоступенчатых исследований хранились в архивах, их дубликаты специальной пневматической почтой пересылались на Олимп, и дальнейшая их судьба была известна одним лишь мойрам. Допотопный рог уже не оглушал больше небожителей.
Однако вернемся к Сизифу, хотя, честно говоря, мы не отдалились от него ни на шаг. Серая мышка, родившая такую огромную гору, боязливо убирается подальше от места своих вечных мук. Полдень она встречает, уже бродя по центру большого города. Несколько раз решается прокатиться на лифте. Потом вскакивает в троллейбус и долго колесит по улицам — разумеется, зайцем. Потом глазеет на витрины магазинов, на толпы прохожих и уже совсем было собирается в обратный путь,
Робко вошел Сизиф в контору и поинтересовался предлагаемой работой. Его широкие плечи, обветренное лицо, не окрашенный алкоголем нос и мозолистые ладони послужили такими прекрасными рекомендациями, что никто и не вспомнил о документах.
— Имейте в виду, — только и предупредил его кадровик, — что работа не из престижных. Жить и трудиться надо в захолустном районе, вдали от удобств и очагов культуры.
— А что мне предстоит там делать?
— Будете сторожить преступника, отбывающего трудовую повинность, — объяснил кадровик. — Следить, чтобы он не убегал, не лентяйничал, не халтурил. Может, слышали: его зовут Сизиф.
Сизиф стоял, будто громом пораженный, и не мог поверить своим ушам.
— Главное, — продолжал кадровик, — чего мы от вас хотим, чтобы вы не забывали каждый вечер нажать специальную кнопку — знак, что все в порядке. А если, — кадровик понизил голос, — все-таки произойдет что-то непредвиденное, постарайтесь уладить все своими силами, в противном случае ваши сигналы доставят массу дополнительных хлопот, вызовут сверхплановые затраты и даже нарушат графики…
Через час служебный автомобиль уже мчал нового сторожа к месту назначения. Так Сизиф попал под стражу к самому себе. Как и было оговорено, ему надлежало лишь раз вдень нажимать кнопку. Впрочем, в служебном помещении он нашел оставленное его предшественниками устройство, которое производило эти нажимы автоматически…
К хорошему привыкаешь быстро, и наш Сизиф не преминул втянуться в новую жизнь. Ему понравилось навещать близлежащую харчевню, где он с аппетитом съедал жаркое «а-ля Сизиф» и запивал его фирменным напитком «С горки». Привел в порядок усадьбу, поставил комфортабельную виллу, создал семью, дождался детей. Они получили образование и не опозорили отца. Старший сын, пользуясь абсолютно новыми вычислительными методами, доказал, что вкатываемый Сизифом камень через три миллиона лет и три месяца в результате трения потеряет в весе шестнадцать килограммов и четыре грамма. Дочь, человек не без художественной жилки, создала сценарий многосерийного кинофильма «Смерть Сизифа». О том, как Сизиф, таская свой камень, умудрился тайком вырыть в горе туннель, через который и скрылся. Убегая от бдительного и усердного (!) стража, он оказывается в джунглях, попадает в плен к людоедам. Следуют жуткие натуралистические сцены: Сизифа варят в котле, по кусочку съедают и тут же бросаются искать камни, втаскивать их в гору, падают от усталости, вновь поднимаются и продолжают толкать камни (оказалось, вместе с жарким из Сизифа они приобрели и его проклятие).
Дочь получила крупный гонорар и подарила отцу прекрасный бинокль, чтобы находящийся под его опекой Сизиф и в самом деле не вырыл туннеля — велика сила искусства!
Сам Сизиф усердно оберегал свой миф: каждое утро якобы отправлялся на работу (две штатных должности на свое имя, одна — на имя жены), а на самом деле охотился, рыбачил, посиживал в пивной или заглядывал к молодой вдовушке; по возвращении он не забывал пожаловаться на усталость или головную боль, как и всякий нормальный мужчина. Время от времени у него начинало от сытой жизни покалывать сердце; тогда Сизиф вспоминал о знаменитой камнетерапии, спохватывался, что у него есть собственная гора и свой камень. Гордо направлялся туда, плевал на ладони и, как говорится, вспоминал молодость. Полезность такой гимнастики обнаруживалась особенно в те дни, когда появлялись ревизоры Олимпа (о них кадровик всегда предупреждал заранее). После проверки, поглаживая ожившие мускулы и подсчитывая премии, Сизиф возносил горячую хвалу богам за то, что его труд не пропал даром.
Когда, огласив приговор, Сизифа привели к горе, он мечтал лишь об одном: превратиться в холодную и мертвую глыбу, которую послушно приволокли и бросили у его ног слуги олимпийцев. До чего же бессмысленно втаскивать, втаскивать и еще бесконечное число раз втаскивать скатывающийся вниз камень — и больше ничего, втаскивать лишь затем, чтобы убедиться: ты никогда не достигнешь вершины!.. Такой кары не выдержали бы и сами боги, что уж там говорить о простом смертном с расшатанной нервной системой!..
И все же, принимаясь за свой каторжный труд, осужденный питал тайную надежду: пусть не часто, пусть хоть раз в столетие, но, как говорится, улыбнется ему счастье: вдруг да удастся хоть на денек-другой сбросить тяжкие оковы? Может, руку сломает или какая-нибудь жила от напряжения лопнет. А то, глядишь, толкая свой камень, распарится и простудится, и тогда неумолимым богам, хочешь не хочешь, придется выдать ему то, что ныне в цивилизованном мире зовется листком нетрудоспособности.
Но как бы отчаянно ни подставлял Сизиф ноги под грохочущий вниз камень, с каким бы остервенением ни втаскивал его на крутой склон, никакая хворь беднягу не брала. Всеведущие судьи позаботились не только о том, чтобы у несчастного ни единый волос с головы не упал, но и о его бессмертии: как же иначе можно будет вечно наслаждаться привлекательными картинами отчаяния и страданий?
Однако больше всего угнетала Сизифа бесперспективность его занятия, бессмысленное проливание пота. Сколько раз с горечью думал он о том, что если бы тщеславные боги поменьше пеклись о своих дутых амбициях и привилегиях и, напротив, больше заботились о благе общества, то с помощью затраченной им, Сизифом, энергии можно было бы возвести прекрасные дворцы, насадить великолепные сады, вырыть бесчисленные пруды… Ведь Сизиф, из года в год единоборствуя с камнем, превратился из немощного белоручки в подлинного богатыря: его легкие при каждом вдохе вмещали больше воздуха, чем надувной матрац, размаху его плеч вполне мог бы позавидовать сам Атлант, а его стальные пальцы запросто могли бы сплющить теперь оловянный кубок, из которого некогда, в бытность свою коринфским царем, он попивал вино… Тело налилось такой силой, сделалось столь могуче и гармонично, что, будь он Нарциссом и имей возможность любоваться своим отражением в воде, ничего более для счастья ему и не требовалось бы. Но такой возможности у него не было, и после сверхчеловеческого дневного труда он просыпался среди ночи весь в поту, мучимый мятежными вопросами. «Почему? Почему я должен впустую тратить силы?.. Кому? Кому нужно мое бессмысленное существование?..» — вопрошал он звезды, чье слабое мерцание едва пробивалось сквозь темные своды царства Аида. Но звезды лишь равнодушно поглядывали на несчастного.
Когда Сизиф в одну из таких ночей кое-как снова уснул, ему привиделся родной Коринф, роскошный царский дворец. Вот приблизился он к дверям, вот раненым орлом припал к родимому порогу, в слезах целует землю Коринфа. Он свободен!.. Однажды приснилось Сизифу такое: он вырезает из дерева палку и протягивает ее нищему слепцу, — на, может, пригодится тебе моя работа, броди на здоровье! Утром, вновь увидев свой камень, Сизиф не мог сдержаться, из его уст посыпались проклятия и жалобы, направленные туда, где за границами Тартара возвышался непоколебимый Олимп: «Сами вы пустышки, вот и взвалили на меня пустую работу! Погодите, пробьет и ваш час, подавитесь тогда моим камнем!..»
Шли века, а со временем, как известно, кое-что меняется. Просочились новые веяния и на Олимп. Решено было, к примеру, ограничить часы работы наказуемых (тогда-то и появились в царстве теней день и ночь). Дальше — больше. Было принято постановление, обязывающее чутко и без волокиты относиться к жалобам снизу. И когда из груди Сизифа исторглись очередные жалобы и проклятия, они не остались втуне.
Утром к горе приблизилась человеческая фигура. Перед Сизифом предстал полноватый мужчина, обтянутый тренировочным костюмом, со спортивной сумкой через плечо. Расположившись у подножия горы, пришелец терпеливо наблюдал за втаскиванием камня, затем вытащил из сумки кеды, переобулся и сам попытался толкнуть его, но не мог и с места сдвинуть. Что-то записав в блокнотике, он произнес перед уходом, ни к кому не обращаясь: