Вариант 'Омега' (Операция 'Викинг')

Леонов Николай Иванович

– Иди! Иди сюда!
– Маггиль, взяв его за руку, потянул в центр кабинета.
– Стой, смотри в это зеркало! Что ты видишь?

Шлоссер послушно встал рядом с гестаповцем, взглянул в зеркало, поправил манжеты, переспросил:

– Что я вижу? Двух молодых мужчин. На мой взгляд, довольно интересных...

– Перестань! Чистенький костюмчик, рубашечка... Ты чистенький, барон Шлоссер! В этой форме рядом с тобой, - Маггиль подтянул портупею, - я похож на мелкого полицая. Разве нет?

Шлоссер не ответил, а Маггиль снова оглядел его с головы до ног и насмешливо продолжал:

–

Если мы попадем в лапы к русским, то ты, Георг, будешь отправлен в Москву. Тебя будут вежливо допрашивать. Тюрьмы тебе не избежать, но ведь только тюрьмы. Меня ж в лучшем случае просто расстреляют.

– Я не папа римский, индульгенций не выписываю, - перебил Шлоссер.
– Не надо исповедоваться, Франц. Я атеист. Верю в торжество разума. Пить ты больше не будешь.
– Он запер бар, занял свое место за столом, сделал вид, что углубился в работу.

Маггиль снова уселся на диван, несколько секунд не двигался, сцепил пальцы в замок, хрустнул ими и стал внимательно разглядывать руки. На лице гестаповца появилось задумчивое, мечтательное выражение. Неожиданно глаза у него сузились, словно выбирали мишень. Он медленно стал гладить пальцами кисть руки, покрытую густыми рыжеватыми волосами, выбрал один, выдернув волосок, тяжело вздохнул.

– Я очень чувствительный человек, Георг, - сказал он, крепко захватил следующий волосок, дернул и тонко вскрикнул.
– Когда дома резали свинью или теленка, я всегда ужасно переживал. От одного вида крови у меня болит голова. Если свинью режет специалист, то она успевает только взвизгнуть, потом вытягивается и замирает. Жизнь из животных уходит сразу, конечно, если режет профессионал.

Шлоссер, перестав копаться в бумагах, смотрел на гестаповца. Тот рассказывал медленно, делал большие паузы, сосредоточенно разглядывал свои волосатые кисти, сладострастно улыбаясь, выдергивая по волоску.

– Я такой сентиментальный, Георг. Я очень чувствительный, совсем не переношу боли и не могу видеть, как другие люди мучаются. Я ужасно переживаю, когда Вальтеру - это один из моих парней - приходится прибегать к помощи "аптечки". Он, конечно, грубая скотина, этот Вальтер. У него совсем нет нервов, зато чувство юмора потрясающее. Представляешь, Георг? Эта скотина Вальтер смастерил целый набор разных инструментов.
– Маггиль выдернул очередной волосок.
– Никелированные щипчики, стальные иглы, всякие тисочки... Надо видеть, описать трудно... Пользуется ими при допросах.
– Он погладил свою руку, не разжимая плотно сдвинутых губ, рассмеялся.
– Ужасный шутник Вальтер! Уложил инструменты в аптечку с крестом, и прежде чем открыть ее, всегда надевает белый халат и резиновые перчатки.

Шлоссер открыл бар, налил себе рюмку коньяку.

– К чему ты рассказываешь?
– Шлоссер выпил еще одну рюмку.
– Я не желаю слушать.

– Слушать?
– насмешливо переспросил Маггиль.
– Тебе неприятно слушать, Георг. Я же слушаю, как они кричат! А я тоже человек чувствительный.
– Он вынул из кармана пластмассовую коробочку, открыв ее, протянул Шлоссеру, но последний не сдвинулся с места. Маггиль пояснил: - Специальные ватные шарики. Сделали по

моему заказу. Когда Вальтер достает аптечку и надевает халат, я закладываю в уши эти шарики. Крик, конечно, слышно, но звук уже не тот.

– Закладывай уши и отправляйся к своему Вальтеру. Извини, Франц, я занят.
– Шлоссер хлопнул дверцей бара и вернулся к столу.

– Да, да! Конечно!
– ответил Маггиль, не сдвигаясь с места.
– А где наш общий друг фрегатен-капитан Целлариус?

Шлоссеру стало весело. Значит, он был прав, Маггиль явился, обеспокоенный отъездом Целлариуса в Берлин. Трусит, боится, что Целлариус доложит Канарису о провале СД в деле с радисткой. Боится и решил запугать рассказами о своем подручном. Мол, понимай мой рассказ как знаешь, но все мы под богом ходим.

– Целлариус уехал?
– притворно удивился Шлоссер, задумался на секунду и пожал плечами.
– Он мне не докладывает. Наверное, инспекторская поездка по школам. Берлин не очень доволен результативностью его агентуры.

– Думаешь?
– Маггиль испытующе взглянул на барона.

– Скорее всего.

– А если Целлариуса вызвали в Берлин?

– Значит, он полетел в Берлин.
– Шлоссер неторопливо барабанил пальцами по столу.

– Георг, ты не забыл о нашем договоре?
– Маггиль сдался, в его вопросе откровенно звучала просьба.

– Каком договоре, Франц?
– искренне удивился Шлоссер.
– Не помню никакого договора. Никакого договора и не было. Или ты имеешь в виду обещание не докладывать о твоем провале?

– Георг, так нечестно, мы договорились...

– Стоп, дорогой друг!
– перебил Шлоссер.
– Мы ни о чем не договаривались.
– Договор - двустороннее обязательство. Я обещал, не отказываюсь, но никакого договора не было. Или был?

– Конечно, был! Ты просто не помнишь, Георг! Мы договорились!

– Да? Интересно, я никогда еще не жаловался на память. Но раз ты утверждаешь... Извини, старина, выскочило из головы. Значит, мы договаривались? Я не докладываю о твоем провале. Кстати, такой доклад входит в мои обязанности, и, следовательно, я совершаю нарушение...

– О, да! Зачем повторять!

– Действительно, зачем! Что должен сделать я, совершенно ясно.

– Совершенно, - подтвердил Маггиль.

– Прекрасно, - неожиданно резко сказал Шлоссер.
– А что должен сделать ты?

– Как?

– Повторяю. Договор - двусторонняя сделка, старина. А так как ты ничего не сделал, заткни уши и убирайся в свои подвалы. Я всего лишь обещал.
– Шлоссер выдержал паузу.
– Обещал... и только.

– Это угроза или предупреждение?
– спросил Маггиль.

– Понимай как хочешь.

Несколько минут оба молчали. Шлоссер, довольный, что сумел припереть гестаповца к стене, перебирал в памяти весь разговор. Существует ли в жизни Вальтер, который держит орудия пытки в аптечке с красным крестом? Или Франц пытается запугать? Нет, конечно, аптечка существует, Францу не придумать самому такой истории. Детали... Ватные шарики... Он говорит правду. Бесчеловечные методы, но иногда дают результат. Результат... А что, если...