Варламов
Шрифт:
нии, Острогожского уезда), униженный проситель в Петербурге.
Чем он поможет горю Мошкина, неловкий, неуклюжий, обалде¬
лый от столицы? Только сочувствием, охами и вздохами.
Давыдов и Варламов играли эти роли в полном самозабвен¬
ном погружении в мир чувств своих Мошкина и Шпуньдика,
людей, которые так безуспешно ищут правду и не находят ее.
Собственно ищет-то Мошкин, но в варламовском толковании
Шпуньдик был не только сердечным
и брал на себя тяжелую ношу забот, обид и бед Мошкина.
В те времена репертуар Александрийского театра был полон
так называемых современных, злободневных пьес. Перескакивали
на сцену прямо с летучих страниц газет расхояше умеренно-ли¬
беральные речения, запутанные уголовные истории... Внешнее по¬
добие современности. А вот старая комедия Тургенева вдруг, не¬
жданно-негаданно зазвучала остро, по-настоящему современно.
С пронзительной щемящей душевной болью звала к человеч¬
ности, родственному вниманию к неприметной частной жизни
рядовых людей, повседневной, повсеместной, горькой и не¬
складной.
По пьесе Шпуньдик приехал в Петербург для того, чтобы
устроить своих сыновей. Но у Варламова совершенно забывался
этот повод, забывалось и то, что Шпуньдик — помещик. Да что
там за помещик? Такой же горемыка, как Мошкин. Этот варла-
мовский Шпуньдик словно и притащился-то издалека в столицу
будто с одной целью — только бы разделить горести Мошкина,
Дружеским участием, ласковой улыбкой он вызывал Мошкина
на полную откровенность. И кажется, не будь его, слушающего с
сочувствием, никто и не знал бы так много о чувствах Мошкина,
об их мере и глубине.
Варламов как бы отражал эти чувства в своем Шпуньдике.
Вторил Мошкину, как в песне, мелодия которой становится звон¬
че, богаче и дущевнее от подпевающего подголоска.
В театре принято говорить, что короля играют придворные.
В этом смысле и Варламов «играл» Мошкина. Подсказывал, вну¬
шал зрителям должное отношение к нему.
А можно сказать об этом и иначе, взяв пример из физики:
здесь как-бы вступал в действие закон о сообщающихся сосудах,
в которых уровень жидкости, давление, наполненность и состав
ее — неизменно выравниваются, становятся общими, взаимно
обусловленными.
В былом спектакле Александрийского театра не случился
Мартынову такой напарник на сцене. Но именно так играли в
«Холостяке» великие мастера Малого театра М. С. Щепкин и
В. И. Живокини. А ведь Варламов не видел Живокини. К такому
Шпуньдику пришел сам по себе, своей дорогой. И не глубокими
размышлениями над образом, задачами спектакля, а чутким та¬
лантом сердца. Уж этого ему было не занимать стать.
Много лет спустя Варламов сыграет сказочного царя Берен¬
дея в «Снегурочке» Островского. Бесконечно милого, прекрасно¬
душевного, нежного и белоснежного, в чистом песенном ладу:
Сказывай, сказывай,
Сказывай, слушаю...
Навечно западал в память варламовский неподражаемый на¬
пев:
Сказывай, сказывай,
Сказывай, слушаю...
Уходя после спектакля, зрители уносили с собой эти слова,
повторяли их как неотвязную песенку. Весь образ кроткого Бе¬
рендея как бы вложен был в эти два-три слова.
Но, пожалуй, это «сказывай, слушаю» Варламов нашел задолго
до Берендея, еще в роли Шпунъдика. Она вся была подчинена
открыто дружелюбному тону:
Сказывай, слушаю...
VI
В самом конце шумного водевиля «Подставной жених», глав¬
ное в нем действующее лицо — Папенька, роль которого играл в
Малом театре Василий Игнатьевич Живокини, обращался ко всем
присутствующим в театре:
— Дочь моя выходит замуж, через неделю состоится ее свадь¬
ба. Удостойте чести молодых — пожалуйте на свадьбу... Что? Вы
молчите? Вам не угодно?
— Ах, папенька! — чуть не плачет дочь.
— Не хотят! — комически сокрушается Живокини.
И запальчиво бросает в зал «отсебятину»:
— А на «Свадьбу Кречинского» так и лезете, мест не хва¬
тает!
В ответ — театр гремит рукоплесканиями. А Живокини удов¬
летворенно объявляет:
— Не плачь, доченька, мой ангел! Придут, все придут на
свадьбу... Кречинского!
Беспримерный выпал успех на долю первой пьесы А. В. Су-
хово-Кобылина, немедленный и прочный.
«...Кареты и всякие экипажи, как бы во время представлений
Рашели или Фанни Эльслер, длинною вереницею спешили один
за другим к подъезду Малого театра; в коридорах и всевозмож¬
ных проходах была страшная давка и теснота; на окнах кассы
поражала опоздавшего посетителя роковая надпись: «Места
все проданы», — пишет одна газета.
«Со времен «Ревизора» русский театр не имел лучшей коме¬
дии», — утверждает другая.
Журнал «Современник» сразу же и уверенно отнес «Свадьбу
Кречинского» к гоголевскому направлению в русской литературе,