Варламов
Шрифт:
чудо! — улыбка на варламовском лице, на этот раз какая-то лип¬
кая, смрадная улыбка, — казалась чужой, насильно напяленной
на варравинскую личину, от природы неспособную выражать
добро. Со знанием дела торговался с Муромским от имени пред¬
полагаемого приказного, уступал несколько тысяч, учитывая
«нынешний прогресс»..,. Но когда тугодум Муромский уразумел
наконец, о чем речь, Варламов убирал улыбку, словно снимал
маску, становился
не меньше. Уже и следов-то нет от шутки или иносказания!
Муромский. По чести, ваше превосходительство, приказный бы
этого не взял.
Варравин. Взял бы, достопочтеннейший. Взял бы.
Муромский. Нет, он бы этого не взял.
Варравин. Как вам угодно.
Варламов вставал с места и старательно, сосредоточенно соби¬
рал со стола бумаги. И тут играли варламовские руки: они
тщательно подкладывали бумаги по порядку, листали их, пере¬
кладывали, обнаружив ошибку; аккуратно завязывали тесемки
папок, подняв со стола, как бы взвешивали папки... Большие,
ухватистые, волосатые руки-клещи хапуги! Пусть-ка насмотрится
на них неподатливый старик Муромский. Да и время надо дать
ему на раздумья. Но нет, он не понял значения этой молчаливой
минуты.
Варравин кладет папки под мышку.
— Имея по должности моей многосложные занятия, прошу
извинить.
Варламов произносил эти слова так четко и холодно, что, ка¬
жется, покрывались они инеем. И уходил вон из канцелярии,
печатая шаг, как на марше.
Итак, переговоры окончены, начинаются военные действия!
Всю эту сцену, снова встретившись друг с другом, Варламов
и Давыдов проводили в упоении полного актерского взаимопони¬
мания. Как это случалось и в других спектаклях, Варламов мог
сегодня в каких-то частностях сыграть своего Варравина не так,
как в прошлый раз. А Давыдов в роли Муромского, который
встречался с Варравиным впервые, не мог заранее знать, как по¬
ведет себя этот могущественный глава департамента. Он, Давы¬
дов, не только как Муромский, но и как актер, играющий Муром¬
ского, должен был тонко уловить, понять, куда гнет Варламов
сегодня? И если не понимал, — выходило натуральным и это
непонимание. Ведь Муромский действительно не сразу разгадал,
с кем имеет дело... Так и Давыдов не вдруг постигал сегодняшний
маневр варламовского Варравина.
Снова шло на пользу дела столкновение двух различных ме¬
тодов актерского творчества. Художественный итог выводился не
от сложения, а умножения двух данных сумм.
И дальше, от сцены к сцене, вырастал образ Варравина в своем
значении до невообразимых размеров. По Варламову вымогатель¬
ство превращается у Варравина в священнодействие, отступиться
от которого — впасть в недозволительную ересь. Тарелкин не¬
сколько раз просит сбавить назначенную взятку. А Варравин:
— Нельзя!
— Я сказал нельзя!
Эти слова Варламов произносил сухо, жестко. Варравин не
может сбавить да поскорее покончить с несговорчивым упрям¬
цем Муромским. Нельзя, не позволяет антихристов канон: его
должно исполнять неукоснительно.
Биограф и исследователь творчества Варламова театральный
критик Э. Старк (в книге «Царь русского смеха») особо отметил
односложные реплики, которыми во втором явлении второго дей¬
ствия Варравин обменивался со своим подчиненным Тарелкиным,
помогающим ему «раздевать» просителей. Замечательным была
их тональность совершенной и непоколебимой категоричности:
«Одна дочь. Вся жизнь. Тридцать»... «Достанет»... «Дочери ли¬
шится»... «Имение заложит»... «Продаст!»
После длинных периодов без точек и запятых Варламов вбивал
эти короткие слова как гвозди в дерево, одним ударом, по самую
шляпку!
И чем несговорчивее Муромский, тем изобретательнее Варра¬
вин в стремлении сломить опасного еретика. И мстительная сила
его так велика, что он, осторожный, осмотрительный, — идет на
риск. Позволяет Муромскому обратиться с жалобой к князю, ко¬
торый в пьесе назван Важным лицом.
И тут Варламов показывал еще одну сторону сущности Варра¬
вина: при том, что неприступно важен с чинами нижестоящими,
он едва скрывает презрительное неодобрение и к Важному лицу,
прямому своему начальнику. По Варламову — это Важное лицо
ничто по сравнению с Варравиным! Вертит им Варравин, как
хочет. Важное лицо смотрит на дело из рук Варравина. Пусть
оно, Важное лицо, что-то и предлагает по своему вельможному
праву и разумению:
Варравин. Воспрещено законом.
Князь. Воспрещено?
Варравин. Как же, ваше сиятельство, воспрещено.
Князь. А, ну... делать нечего.
По пьесе всю сцену с князем можно бы толковать и так: Вар¬
равин лебезит перед большим начальником, и если поправляет