Варламов
Шрифт:
— Если роль тебе не удалась, не говори, что так было у ав¬
тора.
Й не шутки ради, вполне серьезно утверждал:
— Играть можно все! Дайте-ка сюда поваренную книгу. Про¬
читаю вам способ приготовления кулебяки с рисом и мясом или
куриной печенки в винном отваре... Хотите, прочту, как ученый
муж, профессор, — этакой лекцией, словно не о еде речь, а об
отвлеченно научном. Или, смакуя, как католический монах, —
обжора и чревоугодник. Или, наоборот, — больной желудком
брюзга: фу, мол, гадость, чего только
те отрывной календарь прочитаю вам или теткин сонник. Что,
если петух приснится на мосту, и что — господин полицмейстер в
чалме и с кривым ятаганом в руке? Играть можно все, была бы
охота!
А охота была пуще неволи. И играл он все, что предлагали.
Разорившегося кутилу? Давай его! Богатого вдовца, за которым
гоняются родители девиц-перестарок? Пожалуйста! Боярина в
скверно написанной псевдоисторической драме?..
«Сижу я как-то на генеральной репетиции «боярской пьесы»
рядом с М. Г. Савиной. Репетиция идет гладко. Актеры играют,
что называется, с подъемом. Выходит на сцену Варламов в роли
глуповатого полупьяного боярина. И вдруг я ясно почувствовал,
что все актеры на сцене хорошо «представляют», а боярин Вар¬
ламов пришел прямо из опочивальни хором шестнадцатого века
и живет, говорит, двигается, пьет квас, кричит, как делали это
исконные русские бояре.
— Костька не актер, а какая-то райская птица... — прогово¬
рила моя соседка артистка.
И в ее голосе, вместе с восхищением, послышалась нотка до¬
садного раздражения».
Евтихий Карпов даже и не помнит — что это была за «бояр¬
ская пьеса», чья? Хотя сам ее ставил... А вот Варламова в роли
полупьяного боярина шестнадцатого века — запомнил! И Савина,
судя по ее восклицанию, ясно поняла, что роль-то сделана из ни¬
чего.
В первый бенефис Савиной была поставлена пьеса В. Кры¬
лова «Гордиев узел». Варламов играл в ней восьмидесятилетнего
генерала. На ужине в честь актрисы Варламов оказался соседом
по столу некоего старого генерала, сверстника того, которого
играл в спектакле. Видя, что сосед не узнает его, спросил: по¬
нравился ли артист Варламов? И тот ответил:
— Э, батенька, вы бы посмотрели Варламова лет тридцать
назад. Вот тогда это был артист в цвете лет. А теперь это —
старая развалина... Пора в богадельню!
А Варламову не было тогда и тридцати лет.
(Случай этот рассказан неким «Театральным старожилом»
на страницах журнала «Театр и искусство», 1900, № 52.)
Но приди тот генерал в театр на другой день, увидел бы Вар¬
ламова в роли гимназиста Павлина Ведеркина в комедии того
же Крылова «Чудовище». Уж совсем пустяковая, окончательно
дрянная пьеска. Могла быть поставлена только потому, что в ней
есть роль для Савиной — девушки-сорванца, шаловливой рез¬
вушки, которая прикидывается томно влюбленной. Такие роли
Савиной давались нипочем.
И предмет любви этой помещичьей дочери — сын управляю¬
щего имением Павлин Ведеркин, трус, тупица, обжора и соня.
Героиня комедии называет «чудовищем» молодого и очень благо¬
пристойного человека, который домогается ее любви. Нетрудно
догадаться: дело кончается тем, что Варенька отдает руку и
сердце этому «чудовищу».
А такой строгий и серьезный театральный критик, как
А. Р. Кугель, вспоминая об этом спектакле, называет «чудови¬
щем» Варламова. Разве кто-нибудь другой мог бы сыграть эту
ничтожную роль гимназиста? Но — «...какие законы писаны для
чудовища? Чудовищу можно! Чудовищу все разрешается!.. Вар¬
ламов так и остался великолепным чудовищем нашей сцены,
чудовищем таланта, оригинальности, своеобразия. Чудовище, та-
лантище, актерище»...
Бывало, спросят у него:
— Что же ты взял эту роль, Костя? В ней играть-то совсем
нечего.
— Э, нет, милый, — отвечает Варламов, — полых людей нет
на свете. Раз у роли есть имя и фамилия, два поступка и шест¬
надцать слов, — это уже человек, а не садовая скамейка. Остает¬
ся только опознать его.
Опознать человека! Ничего себе задача при многих неизвест¬
ных!
Иные авторы, понимая, что та или другая роль написана слабо,
просили, чтобы играл ее Варламов. И он играл, говоря:
— Если хорошо нажать, можно и из камня вино получить.
— Душу вложишь, все сможешь!
Точно заметил Е. П. Карпов в статье о Варламове:
«Чувствовалось, что он искренне верит во все, что проде¬
лывает по воле автора на сцене, переживает непосредственно,