Варяг
Шрифт:
– И что же?
– Да ничего. Она ж не знает, как госпожой быть, ей этого не нужно. Это мне за нее обидно и за дите наше, а ей все равно – лишь бы из дому не гнали!
– Не уживутся они, – задумчиво оглаживая край кубка заметила Хельга.
– Я на то и не надеюсь, – признался Эрик. – Поселю Лауру в новом тереме, что в деревне строится. Пусть там живет, на вольном воздухе, вдали от глаз любопытных. Да и дитяти там лучше будет.
– Значит, решил уже все... А кого с Лаурой отправишь?
– Вот это вопрос! – вздохнул Эрик. – Я мыслю, что без Преславы пропадет она там. Я же только наездами бывать с ней смогу. А коли Преславу туда отправлять, то и Плишку с семейством.
– А как же я? – жалостливо глядя на брата, спросила Хельга.
– А что ты? Ты ж замуж скоро выйдешь, с мужем жить станешь.
Хельга ничего не ответила, лишь посмотрела брату в глаза так, будто в душу заглянула.
Через два дня, вечером, славный гридень Василий провожал Хельгу до ворот. Тут-то его и приметил Эрик, приказал звать в терем.
Это был высокий, статный молодец, лет двадцати от роду.
Нюта, мельком видевшая Василия, потом рассказывала дворне, что в такого красавца нельзя не влюбиться и даже Плишка ему в красоте уступает.
Эрик провел Василия в палату и устроил ему самый настоящий допрос с пристрастием. Оказалось, что Василий сам не киевский, приехал он служить князю вслед за старшим братом. Брат вскоре погиб в одной из стычек с печенегами, и Василий остался один. Родители его умерли во время мора, пронесшегося по Руси год назад, потому возвращаться ему было не к кому.
Василий был беден, но горд и честолюбив, что, по мнению Эрика, могло сослужить ему добрую службу. Ведь когда-то и он сам был простым гриднем в дружине князя Владимира.
Василий Эрику понравился. Конечно, при своей красоте и богатстве могла бы Хельга найти себе мужа и познатнее, и побогаче – да зачем богатство, коли нет счастья? Так решил Эрик. Если ему самому удачи нет ни в чем – пусть хоть сестрица будет счастлива. Потому был любезен с Василием, угощал его на славу, а после доброй чары хмельного меда, выспросил о его намерениях. Жених смутился, как девка на выданье, и ответил, что коль был бы богат – пал в ноги Эрику, просил бы Хельгу в жены. Но пока об этом и помыслить не смеет, зная свое ничтожество.
Эрик не стал разубеждать гридня. Он решил некоторое время понаблюдать за ним, дабы побольше о нем узнать. В душе же он и теперь был согласен на свадьбу. Однако говорить об этом Василию Эрик не стал, лишь сказал, что бедность – это еще не повод для того, чтобы отказываться от своих намерений.
Василий, кажется, понял, что к нему отнеслись благосклонно, и ушел из дома Эрика в весьма приподнятом настроении. У двери его поджидала взволнованная Хельга, которой не терпелось узнать, о чем говорил Эрик с ее возлюбленным.
Эрик видел из окна, как Хельга вышла проводить Василия до ворот, как они говорят о чем-то, как Василий вдруг наклонился и жадно поцеловал девушку в губы. Эрик вздохнул и отправился в опочивальню, где отдыхала Лаура.
... Наставленный митрополитом херсонским в тайнах христианства, решил Владимир озарить свой народ благостным светом крещения. Через некоторое время по приезде, приказал он рубить и жечь идолов по капищам, дабы приуготовить это торжество. Рано поутру собрался народ по приказу княжескому на Перуновом капище. В первых рядах стояли бояре и верные гридни Владимира, за ними – простой народ. Гул носился по площади, удивленный ропот. Наконец вышел сам князь, и воцарилась тишина. Празднично облачился в этот день Владимир – в платно, тканное золотом и серебром, а на крыже меча сверкали драгоценные самоцветы.
– Люди земли Русской! – обратился он к притихшей толпе. – Знаете вы, что давно уж мыслил я дать вам нового Бога. И вот порешил я, что новым Богом станет Христос – Бог греческий. Все вы знаете, что только о благе земли русской я мыслю. Священники – жрецы нового бога дадут вам наставление в новой вере. Но новый бог и старые не уживутся на одной земле. Старые боги – деревянные боги, они не могут помочь людям. В воду старика Перуна! В огонь Волоса! Пусть погорит гнилая старина, и сквозь огонь пожирающий, сквозь очищающую воду я поведу вас к новой радости!
Ропот вновь пронесся над притихшей было толпой.
– Что ж молчите, гридни мои верные? Крушите идолов! За это Христос впустит вас в царствие небесное, в светлый и теплый рай, где не печали и воздыхания, а жизнь вечная, – и князь замутившимся от подступающего гнева взором окинул капище.
Словно кто подтолкнул Эрика в спину – он шагнул вперед и с размаху ударил мечом по Перунову идолу. В толпе охнули, кто-то заголосил, заплакала баба. Как огнем обожгло Эрику сердце, но тут же сбоку подоспел гридень Свенельд, за ним, обнажая мечи, бежали другие воины. Перун закачался и рухнул под их могучим натиском.
– Вяжите к конскому хвосту! – вскричал Владимир, страшно блистая очами. – Вяжите и волоките по взвозу аж до Днепра!
С хохотом вязали разгоряченные гридни несчастного идола к хвосту небольшого степняцкого коника. Тот всхрапывал, косился, но стоял смирно. Эрик словно опьянел от небывалой, злой радости – иначе бы не вскочил коньку на спину и не погнал б его вниз по Боричеву взвозу. В спину дышала толпа, поверженного идола колотили палками и плетьми. Кто-то причитал, выли женщины, кое-где слышались негодующие крики. Но вступаться за опального бога охотников не нашлось. Перун-то деревянный, а вот князь Владимир живой и горячий, на расправу скорый.
Между тем процессия прибыла на берег Днепра. Перуна столкнули в воду, и светлые волны великой реки приняли его, понесли, покачивая, неведомо куда. Эрик спешился, прислонился к ветле. В глазах мутилось, плыл кровавый туман, дыхание рвалось со свистом. Как сквозь хмель услышал он слова князя.
– Ну, хвалю, молодец! Помог своему князю – того не забуду. Мыслю я, чтоб зря народ не кликать, крестить народ прямо здесь. Раз уж при воде стоим.
Утирая ледяной пот со лба, Эрик нашел в себе силы молвить: