Варяг
Шрифт:
– Она хоть жива? – с дрожью в голосе спросил Эрик.
– Покуда да, но еле-еле, – простонала бабка. – Бусурманин энтот сказал, что спасет ее, родимую. А что он там задумал, тебе знать не надобно. Ступай, хозяин, хлебни меда похмельней, да сосни где-нибудь. Вона на тебе лица нет, а я уж пойду, пособлю лекарю.
И, ловко вывернувшись, Преслава скользнула за дверь.
Эрик вновь остался один на один со своими нелегкими думами. Из-за двери до него доносились звуки, и они не нравились ему: приглушенные, тревожные голоса, звон посуды, треск рвущейся материи и шум льющейся воды. И вдруг все это перекрыл леденящий душу крик, и трудно было поверить, что маленькая, тихая Лаура может так кричать.
Эрик рванулся к двери, но она не открывалась: видимо, ее подперли чем-то с другой стороны. А крик все не смолкал. Он не становился тише, он резал Эрику сердце на тонкие кровавые ленты. Эрик вновь и вновь пытался пробиться в комнату, но на совесть была сработана дубовая дверь!
Крик оборвался так же внезапно, как и начался. Какое-то время в опочивальне царила мертвая тишина, и Эрик совсем уж было решил, что все кончено, но вдруг послышался тонкий, похожий на мяуканье полузадушенного котенка, писк.
Постепенно писк становился все громче, и вот уже явно слышно, что это плачет ребенок, причем не просто плачет, а орет что есть силы, во всю глотку, во всю свою невеликую мочь.
Эрик задохнулся от счастья, растаяла перед глазами багровая дымка, и новоявленный отец с новыми силами бросился на дверь, но вдруг ослаб и сел прямо на пол, смеясь и плача, утирая горячий пот.
Так его и застал Саддам, много позже вышедший из опочивальни. Удивился, даже испугался поначалу, завидев господина в таком неподобающем виде, но потом склонился к нему, улыбаясь одними глазами.
– Такие волнения вредны, – промолвил он. – Вот и дверь хорошую испортили.
Эрик посмотрел сначала на лекаря, потом на дверь. Она действительно пострадала – ее испещряли глубокие вмятины, кое-где дерево расщепилось, торчало занозами.
– Выражаю свою радость по поводу того, что у достойного воина родился сын, – как ни в чем не бывало продолжал старик.
– Сын? У меня? – почему-то очень удивился Эрик.
– Да уж точно не у меня, – саркастически заметил лекарь.
– А Лаура? – еле слышно спросил Эрик и почувствовал, как перехватило дыхание от одной только мысли о том, какой может быть ответ.
– Она очень слаба. Но опасность миновала, и смерть не угрожает прекрасной госпоже, – ответил старик и отвел глаза.
– Что-то не так? – уловив его замешательство, спросил Эрик.
– Я должен что-то сказать доблестному витязю, но он не должен огорчаться моими речами. Я, ничтожный, сделал все, что было в моих силах, но...
– Не тяни, лекарь, говори, в чем дело?
– Прекрасная госпожа не сможет больше понести дитя, – ответил старик и на всякий случай отступил на шаг назад.
Эрик, приготовившийся услышать новость гораздо хуже, чуть не расплакался от облегчения. Жаль, слов нет, но у него уже есть сын, а главное – Лаура жива и останется с ним!
– Спасибо тебе, лекарь. Скажи, сколько должен я заплатить за твои услуги?
– Мои услуги оплачивает князь, – коротко ответил старик.
– Можно мне повидать Лауру?
– Сейчас она спит, я дал ей лекарство. Она не должна подниматься с ложа, покуда я не разрешу ей это. Пусть никто не причиняет ей огорчения. Позволено ли мне будет навещать прекрасную госпожу, дабы следить за ее здоровьем?
Эрик ничего не ответил, лишь кивнул головой в знак согласия – все мысли его уже были рядом с Лаурой.
Она казалась совсем маленькой на широком ложе. Она спала, и длинные тени от ее густых ресниц ложились на заострившиеся скулы. А рядом посапывал виновник всего произошедшего – прекрасное, крепкое и здоровое дитя, которому суждено вырасти в славного воина.
Бабка Преслава не спускала с Эрика глаз, и он стеснялся ее сочувственного взгляда, поэтому неловко поцеловал Лауру в холодную, словно мраморную щеку, прикоснулся губами к пушистому темени младенца и вышел из опочивальни, задев головой за притолоку.
Теперь, когда все осталось позади, он понял, как же он голоден и как устал. Колеблясь между желанием поесть и поспать, двинулся все ж в трапезную, где на столе не убран был вчерашний ужин. Там, зябко съежившись, сидела Хельга.
– Что ты, сестра, сумерничаешь? Прикажи разжечь очаг и принести света, – устало сказал Эрик.
Хельга привычно встала, чтобы исполнить приказание, но остановилась как вкопанная.
– Брат... Скажи мне хотя бы, жива ли Лаура?
Эрик усмехнулся. Бедная Хельга! Она так и сидела здесь в полном неведении. Негоже девке знать о таких вещах, а в строгости взращенная Хельга вообще должна была делать вид, будто не видит ничего и не слышит.
– Жива, жива, – усмехнулся Эрик.
И, подсев к столу, отломил ногу у жареного гуся, начал угрызать.
– А... дитя? – робко спросила сестра.
Эрик уже не мог сдержать радостного смеха.
– С племянником тебя, сестрица! – ответил он, наливая себе вина. Богатырским глотком осушил кубок и вздрогнул от топота. Это Хельга, по своему обыкновению, скакала по горнице в дикой пляске.
– Здоровая девка, а все скачешь, не хуже козла Прона, – посетовал Эрик. – Рановато тебе замуж – напугаешь супруга, сбежит от тебя в леса Муромские!
ГЛАВА 23
Лаура оправлялась долго. Только через месяц она стала вставать, потихоньку ходить по терему, но еще была очень бледной и слабенькой. Зато дитя, словно забравшее из нее все здоровье, росло не по дням, а по часам. Эрик носил на руках обоих и был сам не свой от счастья. Даже предстоящая женитьба вылетела у него из головы, а ведь времени до нее оставалось всего ничего – Мстислава уехала повидаться с родными, а по возвращении ее должна быть сыграна свадьба.
Саддам не оставлял своим попечением Лауру. Он очень привязался к своей больной, заявляя, что она – живой образец его лекарского искусства. Но Эрик видел, как в глазах его при взгляде на Лауру светится неподдельная нежность. Связала ли их общая доля чужеземцев на Руси, или возымел пожилой и одинокий лекарь отцовские чувства к своей подопечной – не ясно. Но Эрик не ставил препонов их дружбе.