Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков.

Первая публикация: Журнал Министерства Народного Просвещения.

Часть 176 (1874 г.), Отд. II, 105–144.

Часть 177 (1875 г.), Отд. II, стр. 394–451.

Часть 178 (1875 г.), Отд. II, стр. 76-152.

/106/ — начало страницы первой публикации (с точностью ± полстроки).

Оцифровано по изданию:

Труды В.Г. Васильевского, Том I, СПб., 1908 г.

[177] — начало страницы переиздания (об изменениях в переиздании см. предисловие).

Орфография частично осовременена.

Постраничная (звездочками) нумерация сносок заменена сквозной.

OCR Сергей Трофимов.

Сканы предоставил Bewerr. К рецензии Д.И. Иловайского.

Один из главных борцов-противников норманской теории, С. А. Гедеонов [1] первый обратил внимание на то чрезвычайно важное обстоятельство, что имя Варягов появляется в византийских источниках очень поздно, не ранее 1034 года. С большим остроумием он сопоставил появление в Византии новой по имени дружины Варягов с известием русской летописи, относящимся к 980 году: в этом «году Владимир, недовольный требованиями своих норманских Варягов-союзников, отправляет их в Грецию; его посольство к императору доказывает, что дело идет о новом, до того времени небывалом случае, то есть, о появлении в Константинополе

целой массы Норманнов, вместо отдельных, в русской дружине исчезавших лиц». Прежде, то есть, до 971 года, до эпохи разрыва Святослава с Греками, наемное войско греческих императоров состояло главным образом из Руссов (по теории г. Гедеонова, исконных славянских жителей южной России); [177] только некоторые, немногие Норманны вступали в это русское отделение греческого войска и служили под тем же именем . Co времени прибытия Варягов, отправленных Владимиром, становятся известными в Греции два отдельных корпуса: во-первых — Руссов, уже чисто-славянский корпус без всякой норманнской примеси, и, во-вторых — Варягов-Норманнов. О постоянном отличии обоих свидетельствуют все писатели того времени.

Д. И. Иловайский [2] пишет: «Норманисты много и убедительно доказывали, что Варанги Византийские были Норманны и означали то же, что у нас Варяги. О чем мы совершенно /106/ согласны; только и в этом случае скандинавоманы слишком упирают на Скандинавию. Относительно отечества Варангов византийские известия указывают иногда на Германию, иногда на далекий остров, находящийся на океане, который они называют Туле, а чаще всего причисляют их к Англичанам. Под островом Туле у Византийцев разумеется вообще крайний северный остров, так что, смотря по обстоятельствам, под ним можно разуметь острова Британские, Исландию, острова и полуострова Скандинавские. Но что ж из этого? Мы все-таки не видим главного: тождества с Русью, и не только нет никакого тождества, напротив, Византийцы ясно различают Русь и Варягов; — для нас, повторяю, важно то обстоятельство, что Византийцы, близко, воочию видевшие пред собою в одно и то же время и Варангов и Русь, нигде их не смешивают и нигде не говорят об их племенном родстве».

И в другом месте: «Византийцы нигде не смешивают Русь с Варягами. О Варягах они упоминают только с XI века; a o народе Рось, под этим ее именем, говорят преимущественно со времени нападения ее на Константинополь в 865 году. Но и после того они продолжают именовать Руссов Скифами, Тавроскифами, Сарматами и т. д.». [3] [178]

На страницах Журнала Министерства Народного Просвещения мы еще недавно читали: Византийское произошло не прямо от Vering (тогда было бы ), а чрез посредство славянского «Варязи», которое впервые пришло к Грекам из Киева, вероятно, в письменном сообщении. По свидетельству нашей летописи, это было именно в 980 году, когда наемники «Варязи», озаботившие было Владимира своими притязаниями, отпущены были им на службу к императору, и притом с рекомендацией, не слишком для них лестною. Эти-то «Варязи» и были, стало быть, первыми Варангами в Греции, где до их появления имя было совершенно неизвестно, что вполне доказано уже г. Гедеоновым».

Тот же автор, объясняя вставные, по его мнению, слова летописи «сице бо тии звахуся Варязи Русь» и проч., — пишет: «Толкование это вставлено после, и никак не ранее XI века, когда Варягов, называвшихся Русью, нигде уже не было, когда пришедшие к нам Варяги-Русь уже ославянились /107/ и, утратив свое отдельное существование, слились с массою туземного славянского населения, которому сообщили свое имя, и когда вследствие этого слияния самое имя Русь получило уже совершенно другое значение, — стало означать уже нашу славянскую, православную Русь, народ Русский». [4]

Итак, в настоящее время и норманистами, и противниками их признаются несомненными два следующие положения:

1) Имя Варангов появляется в Византии в XI веке, и появление этого имени объясняется прибытием туда варяжской дружины, о которой говорится в русской летописи.

2) С XI века Византийцы различали Русь и Варягов и никогда не смешивали этих двух названий.

Мы намерены проверить оба положения полным разбором всех византийских известий XI века, где говорится о Варягах. Нам уже давно казалось, что второе положение высказано и принято без достаточного изучения именно того [179] византийского писателя, который в этом случае был важнее других. Мы разумеем Атталиата или Атталиоту, который жил и писал действительно в XI веке и не был компилятором, как Зонара и Кедрин, писатели более поздние. Летом нынешнего года издан, наконец, и другой самостоятельный и оригинальный источник для византийской истории XI века. В Bibliotheca graeca medii aevi (t. IV) напечатана история Михаила Пселла. Все ученые, занимающиеся византийскою или русскою историей, должны будут принести глубокую благодарность ученому греку Сафе (Sathas), неожиданно подарившему их таким дорогим и ценным сюрпризом. Пселл, как известно, был не только первым ученым своего времени, но и играл первостепенную политическую роль при Византийском дворе Константина Мономаха и его преемников. Он описывает то, чему сам был свидетелем, в чем сам был главным деятелем. Из его истории мы узнаем, что вместе с императором Константином Мономахом он следил своими глазами за ходом морского сражения Византийцев с Русскими в 1043 году. Рассказ его о походе Владимира Ярославича, представляющий некоторые особенности против других ранее известных источников, мы приводим в конце статьи в виде приложения, и оставляем за собою право поговорить впоследствии подробнее обо всем IV томе «Греческой средневековой Библиотеки», где, кроме истории, находятся и некоторые другие мелкие сочинения того же Пселла. В настоящее время мы воспользуемся теми данными, какие можно извлечь из истории Пселла относительно значения слова у Византийцев, и /108/ относительно состава варяжской дружины в XI веке. Любопытно то обстоятельство, что Пселл, окончивший свою историю около 1088 года, ни однажды не употребляет выражения «Варанги», хотя, несомненно, говоритосамом предмете и даже описывает

одну сцену, в которой сам он был главным действующим лицом, а Варяги представляли грозную обстановку. Кроме Пселла и Атталиоты, мы должны будем приводить места, относящиеся к XI столетию, еще из четырех писателей: Иоанна Скилицы или Иоанна Фракисийского, Никифора Вриенния, Кедрина и Зонары. Но, из всех этих писателей [180], только первый может быть почитаем сколько-нибудь самостоятельным писателем. Иоанн Фракисийский, сановник императора Алексея Комнина (1081–1118 гг.), написал от 811-1057 гг., и это сочинение было так основательно обокрадено Кедриным, что по справедливости во всех местах, где будет называться Кедрин, следовало бы писать и читать Иоанн Скилица. Иоанн Скилица и сам поступал в отношении других не лучше, чем Кедрин в отношении к нему. Он написал, несколько позже, продолжение своего первоначального труда, обнимающее время от 1057 года по 1081, и здесь довольно бесцеремонно воспользовался сочинением Атталиоты. Эта именно часть труда и напечатана в Боннском издании под собственным именем Скилицы, тогда как первая пропала в компиляции Кедрина. Никифор Вриенний и Зонара жили в XII веке, точно так же, как и Кедрин, и подобно ему не имеют ничего своего самостоятельного. Это все нужно знать и иметь в виду при решении всякого частного вопроса, заставляющего обращаться к названным источникам. Тем более это нужно, что в конце XI века, как мы будем доказывать, состав варяжской дружины в Константинополе совершенно изменился, a, между тем, этого как будто не хотели знать писатели-компиляторы XII века (Вриенний и Кедрин). В суетном и тщетном желании придать себе некоторый вид самостоятельности, они прибегали нередко к легким стилистическим изменениям подлинника и вносили при этом в источник XI века воззрения своего времени. Это, с полною очевидностью, может быть доказано относительно Вриенния и того объяснительного замечания, которое он счел за нужное сделать относительно Варягов. Но, с другой стороны, такие стилистические изменения и легкие добавления помогают нам узнавать Варангов в таких местах у писателей XI века, в которых без этого мы /109/ должны были бы ограничиваться одними догадками, не для всех убедительными. Невизантийскими источниками мы пользуемся на столько, на сколько это необходимо для объяснения византийских.

Еще одно предварительное замечание. Мы не считаем себя компетентными в вопросах русской истории настолько, чтобы [181] вмешиваться в спор, снова поднятый уважаемым Д. И. Иловайским. Небольшое исследование, которое мы посвящаем Византийским Варягам, нисколько не касается существа норманской теории, и выводы, которые из него позволительно будет сделать, могут быть обращены в свою пользу как норманистами, так и с таким же правом противниками их. Мы совсем не касаемся вопросаотом, что такое была Русь, о которой говорится в беседах патриарха Фотия и в договорах Русских князей с Греками, — равно как и вопроса о том, кто была та служебная Русь в Византии, о которой упоминается в сочинениях Константина Багрянороднаго, — и отправляемся от того положения, в настоящее время признаваемого, кажется, обеими сторонами, что в XI веке Русь есть не иная, какая Русь, как славянская, православная.

Первый из двух вышеозначенных пунктов, подлежащих здесь исследованию, состоит в том, что появление на страницах византийской истории имени Варангов объясняется прибытием в Царьград дружины, находившейся до тех пор на службе Киевских князей, в частности — Киевского князя Владимира; или, другими словами: первые Варанги в Константинополе суть те Варяги, которые были приведены Владимиром из-за моря, а потом, недовольные им, ушли в Царьград. Положение это основывается на сопоставлении двух явлений, связь между которыми открыта только комбинирующею силой ума известного и замечательного русского исследователя. В 980 году отправились из Киева в Византию Варяги; в 1034 году у византийских историков в первый раз упоминаются Варанги, до сих пор им неизвестные; следовательно, Византийцы узнали Варангов незадолго до 1034 года и всего скорее познакомились с ними в лице тех Варягов, о [182] прибытии которых в Константинополь мы имеем положительные /110/ сведения. Законность такого вывода и вообще такого приема в историческом исследовании не может быть отрицаема. Но к нему нужно прибегать только в том случае, когда нет никаких других прямых указаний, объясняющих вопрос более положительным образом, и особенно — когда ничего не противоречит выводу. Мы оставляем в стороне довольно насильственное понимание г. Гедеоновым первоначальной летописи. Услышав, что Ярополк убил Олега, Владимир бежал за море, то есть, по объяснению г. Гедеонова, не к Шведам, а, без сомнения, к своим западным однокровникам (на Балтийском поморье), быть может, в Юмну. Через два года он пришел с Варягами к Новугороду, при помощи их взял Киев; в его войске преобладал вендо-варяжский элемент (Отрывки, стр. 162). А между тем Варяги, отправившиеся в Константинополь, были Скандинавы. Такое довольно натянутое толкование находится в связи с теорией г. Гедеонова о призвании князей с Балтийского поморья, которая не подлежит здесь обсуждению. Наш вопрос состоит в том, существует ли действительно связь между рассказом первоначальной русской летописи, помещенным под 980 годом, и первым упоминанием Варангов у византийского писателя. В летописи мы читаем:

«Варязи (при помощи которых Владимир одержал верх над Ярополком и овладел Киевом) реша Володимеру: «се град наш; мы прияхом и, да хочем имати окуп на них по две гривне от человека». И рече им Володимер: «пождете, даже вы куны сберуть, за месяц». И ждаша месяць, и не дасть им, и реша Варязи: «сольстил еси нами, да покажи ны путь в Греки»; он же рече им: «идете». И избра от них мужи добры, смыслены и храбры, и раздая им грады; прочии же идоша Царюграду в Греки. И посла пред ними слы, глаголя сице царю: «се идуть к тебе Варязи, не мози их держати в граде, оли то створять ти зло, якоже и сде, но расточи я разно, а семо не пущай ни единого».

Сопоставляя это свидетельство с толкованием г. Гедеонова, заметим: [183]

Во-первых, на каком основании мы будем думать, что Византийский император не послушал данного ему совета? Само собою понятно, что летописец, кто бы он ни был, никак не имел в виду рассказывать о каких-либо бесплодных дипломатических сношениях Киева с Константинополем. Совет Владимира предполагает исполнение или даже есть только живая летописная (эпическая) форма для передачи факта, /111/ совершившегося в действительности. Варяги, отправившиеся из Киева в Византию, не остались в городе, не остались при дворе императора, следовательно, не сделались его телохранителями или лейб-гвардией, то есть, тем, чем, по общепринятому мнению, были Варанги в Византии. Они были рассеяны, расточены розно; следовательно, не могли образовать какого-либо отдельного военного корпуса. [5] Мы знаем, что действительно в Византии не всегда благосклонно принимали вооруженную толпу, приходившую из Киева. Пример Хрисохира известен и будет приведен ниже.