Василий Шульгин
Шрифт:
В целом Вакар не исказил шульгинской позиции, однако тонкость заключалась в другом.
Это уловил Маклаков, 21 февраля 1929 года написавший Шульгину: «С Вашего ли разрешения „Последние Новости“ получили гранки Вашей книги и писали на нее критику — или это их бесцеремонность. Если это с Вашего разрешения, то я думаю, что Вы сделали большую ошибку» [490] .
Василий Витальевич ответил: «Гранки „П[оследним] Н[овостям]“ были даны с моего согласия. Для меня только явился полной неожиданностью срок появления выдержек, препарированных Вакаром. Предполагалось, что это будет, как водится, перед самым появлением книжки. Они же пустили их за две недели. Тут моего уполномоченного в этом деле под каким-то предлогом чуточку провели, что тем более было легко, что сие совершилось через посредство вышереченного Вакара, а сей Николай Платонович был некогда мне близок, и с ним у нашей группы сохранились отношения, несмотря на его „отъезд“ к Милюкову… Книга моя есть в сущности безмерно растянувшееся „открытое письмо“ к Литовцеву
490
Там же.
Разве в том, что, забежав на две недели вперед, люди упражняются в [два слова нрзб.] мной, не прочитав книги. Но рискуют только они, а не я, потому что многое покажется им глупым из того, что они написали до прочтения, и им придется писать вторично. Для хода же книжки вся сия шумиха полезна. Главной опасностью, которой я боялся, что книгу замолчат, как замолчали много других. Это, кажется, избегнуто и при том без всяких предосудительных средств: никому ни одной копейки не дал, разве Вакару — построчный гонорар» [491] .
491
Там же. С. 303–304.
Маклаков объяснил Шульгину, в чем дело: «Вы должны знать газетные нравы, потому что сам газетчик; поэтому Вы должны были предвидеть, что всякий газетчик, а такой как Н. П. Вакар в особенности, Вас непременно надует, т. е. использует Вас раньше срока и в той форме, в которой он может извлечь для себя пользу. Вы должны были предвидеть, что выйдет то, что вышло, что статьи о Вашей книге появятся задолго до ее выхода в свет; таким образом, внимание и друзей, и врагов будет возбуждено; вопрос о книге будет поставлен, а самой книги достать нельзя. Благодаря этому одна сторона будет знать о книге только то, что угодно сообщить „Последним Новостям“, в своем освещении и со своими комментариями. Это освещение и эти комментарии заинтригуют, подстрекнут и другой лагерь, который также, подобно всей Вашей поганой породе журналистов, меньше всего будет думать о том, как бы чего-либо [не] переврать, а будет метать свои громы и молнии не на Вас, а в Вас в изложении „Последних Новостей“. Появится, следовательно, и еще одна лишняя статья. А между тем тогда, когда книга уже выйдет, когда ее сумеют прочесть, то возвращаться к ней вторично едва ли захотят, особенно те, кто увидят, что были неправы. Тут на сцену выступят тактические соображения и нелюбовь всякого человека признаваться в ошибке, а главное — непреодолимая сила предвзятого мнения; к выходу в свет мнение о Вашей книге уже будет составлено по газетным отчетам и составлено не по Вашей книге, а по комментариям, о ней сделанным. Для всякого автора это один из самых нежелательных результатов, и потому-то я и назвал Ваш поступок ошибкой» [492] .
492
Там же. С. 305–306.
А в чем, собственно, дело? Что же такого написал Шульгин, что вызвало неприятие еврейской публики и критику Маклакова?
По сути это было продолжение статьи «Пытка страхом» в широком формате.
«Антисемитизм есть. Антисемитизм растет. Он захватывает широкие круги русского народа. Он захватывает людей всяких политических направлений: реакционеров, либералов, социалистов, коммунистов. Наличие сильнейшего антисемитизма отрицать больше нельзя.
Если это так, то естествен вопрос. По какой причине он появился там, где его раньше не было?..
Нас спрашивают: „Что вам в нас не нравится?“ Я позволю себе ответить за неоантисемитов, народившихся вместе с революцией, а также за одиннадцать лет пребывания у кормила правления советской власти:
— Не нравится нам в вас то, что вы приняли слишком выдающееся участие в революции, которая оказалась величайшим обманом и подлогом. Не нравится нам то, что вы явились спинным хребтом и костяком коммунистической партии. Не нравится нам то, что своей организованностью и сцепкой, своей настойчивостью и волей вы консолидировали и укрепили на долгие годы самое безумное и самое кровавое предприятие, которое человечество знало от сотворения мира. Не нравится нам то, что этот опыт был сделан во исполнение учения еврея — Карла Маркса. Не нравится нам то, что эта ужасная история разыгралась на русской спине и что она стоила нам, русским, всем сообща и каждому в отдельности, потерь неизрекаемых. Не нравится нам то, что вы, евреи, будучи сравнительно малочисленной группой в составе российского населения, приняли в вышеописанном гнусном
…Сейчас я хочу сказать только: надо признать то, что было. Голое отрицание, то есть утверждение, что евреи ни в чем не виноваты — ни в российской революции, ни в консолидации большевизма, ни в ужасах коммунизма — есть самый худший путь» [493] .
Зададимся вопросом: для чего Шульгин написал эту книгу?
Объясниться с евреями, бежавшими из России вместе с русскими белогвардейцами? По поводу чего?
Хотя бы по поводу вот этого: «Апокалиптическое чудовище» на беду двум народам «будет переть по обретенному пути, пока не разобьет себе голову о стену».
493
Шульгин В. В. Что нам в них не нравится. С. 30, 34–36.
Далее следовал исторический обзор — от студенческой забастовки 1905 года, организованной студентами-евреями в Киевском университете, против которой Шульгин боролся, до «жидов-арендаторов», которые управляли имениями польских панов на Украине накануне казачьих войн и, что было невыносимо унизительно, брали с православных крестьян плату за совершение в церквях всех религиозных обрядов. (В повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба» звучат отголоски тех событий.)
Шульгин писал (упоминая и «русский кредит») о Столыпине, который «не успел построить мост к еврейству», убитый евреем Богровым; о ставке евреев на пораженчество в Русско-японской войне… Но также он не уклонился от разговора о решающей, по его мнению, ошибке имперской власти во время Первой мировой войны, когда евреи выступили за «войну до победного конца»: «Отвергшие союз с еврейством потеряли Трон, историческую русскую форму правления, а также результаты войны, оказавшейся в окончательном результате победоносной для союзников России» [494] .
494
Там же. С. 62.
Василий Витальевич не мог не сказать о противостоянии русской Добровольческой армии и армии Красной, а также о погромных настроениях среди белых.
Однако Гражданская война давно закончилась, пора делать обобщения. И Шульгин, только что отделивший «чистых» от «грязных» белых и сам, как мы помним, защищавший Бейлиса, без колебаний указывает на непреодолимую пропасть между русскими и евреями: «Я вполне представляю себе еврея, который совершенно проникся русской культурой; подобно Айхенвальду, бредит русской литературой; подобно Левитану, влюблен в русский пейзаж; подобно Антокольскому, заворожен русской историей. И все же этот еврей, вся душа которого наполнена русской культурой, будет разрушать действенную русскую силу, эту культуру создавшую и создающую. Будет разрушать, ибо эта сила стоит ему поперек дороги; той дороги, которая в его самых сокровенных мыслях русская, а на самом деле еврейская…» [495]
495
Там же. С. 104–105.
«Поэтому-то надо ожидать, что даже те евреи, которые искренне в своих мыслях прониклись интересами России, будут хронически, и при всяких комбинациях, разрушать организацию, пока что для русских самую выгодную, а именно организацию вожаческую. Они будут всеми способами твердить при этом, что они действуют единственно в интересах самих русских, и многие действительно так и будут думать. Но на самом деле хаос, который водворяется в русском народе, когда у него отнимают вожаков, выгоден только тем, кто в этом хаосе остается организованным. Такой забронированной организованностью обладают именно евреи» [496] .
496
Там же.
Другими словами, вопрос не столько в отношении к культуре, сколько в угрозе устройству самой жизни русских, руководить которой всячески устраиваются евреи. В другой части книги Шульгин писал, что надо было охранить «полумладенческий» русский народ от сильного, закаленного в борьбе за свои интересы еврейского народа.
Из этого сделан вывод: надо готовиться к борьбе, в которой, впрочем, необходимо придерживаться определенных ограничений.
«Евреи неудержимо ползут вверх, стремясь тем самым взгромоздиться на хребет русского народа; последний не из тех наций, которые проглатываются без сопротивления; при кажущейся беспомощности русские таят в себе мощные ресурсы отпора; и это проявится очень ясно, как только русские обретут вновь социальную организацию, свойственную (пока что) их только еще складывающейся породе, то есть организацию вожаческого типа.