Василий Шульгин

Рыбас Святослав Юрьевич

После Февраля стал министром торговли и промышленности Временного правительства 1-го и 2-го составов, затем — заместителем председателя Временного правительства.

Выступал за легализацию трестов и синдикатов и контроль над ними, за явочный порядок учреждения акционерных обществ. Предлагал ограничивать сверхприбыли, установить государственную монополию на некоторые важнейшие товары (уголь, зерно и т. д.), ввести профсоюзное движение в законные рамки, создать биржи труда, примирительные камеры для урегулирования трудовых конфликтов, улучшить социальное страхование ^[130] .

130

Ильин С. В.

Экономическая история России с древнейших времен до 1917 г. В 2 т. М., 2008. T. 1. С. 1049–1050.

Конечно, Коновалов, Рябушинские и другие московские «текстильщики» по своим финансовым возможностям уступали петроградским финансово-промышленным группам, связанным с военным заказами и поддерживающим прочные связи с западными банками. Но сейчас речь шла не о конкуренции, а о союзе против коронной власти.

«Теоретики прогрессизма (то есть московская группа) считали, что в условиях капиталистической модернизации должны быть коренным образом изменены приоритеты между секторами экономики, между аграриями и промышленниками. Обращаясь к мировому опыту борьбы между дворянством и буржуазией за политическое господство, прогрессисты подчеркивали, что вся история доказывает одно. Как только наметилась противоположность интересов между классами землевладельцев и торгово-промышленным, знамя прогресса никогда не переходило в лагерь земледельцев», что «…дворянину и буржуа нельзя уже вместе стало оставаться на плечах народа: одному из них приходится уходить» ^[131] .

131

Петров Ю. А. Указ. соч. С. 274.

Характерна оценка газеты «Новое время», редактор которой А. С. Суворин поддерживал не прогрессистов, а консерваторов: «Под скромным названием Совета съездов скрывается официальный орган красных банкиров и дисконтеров», «шкурно заинтересованный буржуазный парламент».

Слова «красные банкиры» следовало читать как «принципиальные противники самодержавия».

Проблему государственных ограничений промышленности поднял А. И. Коновалов, выступая 8 июня 1913 года с думской трибуны. Его озабоченность вызвал постоянный рост импорта, который он назвал «чрезвычайно печальным явлением»: «Сотни миллионов русского золота уходят за границу вместо того, чтобы оставаться в своей стране». В этом он обвинил Министерство внутренних дел, которое, «…творя свою политику, является задерживающим началом в осуществлении целого ряда мероприятий, могущими быть направленными к развитию наших производительных сил». Он призвал правительство гарантировать «…свободу проявления личной инициативы и самодеятельности населения, являющихся основным залогом национального прогресса».

Коновалова можно назвать противником монархиста Шульгина, хотя в определенный период они стали союзниками по совместному пути в пропасть.

В последние предвоенные годы правительство России пыталось изменить курс и не обращаться к внешним займам. На первом месте в расходной части бюджета стояли расходы на армию и флот, стратегические железные дороги и порты.

Следующей по значимости статьей расходов были платежи по государственным займам. В 1914 году внешний долг России был крупнейшим в мире и составлял 6,5 миллиарда рублей. С каждым годом он нарастал, а вместе с ним усиливалась зависимость от западных финансовых и политических институтов.

Приоритетами премьер-министра В. Н. Коковцова были строжайшая бюджетная экономия, осторожное использование заграничных займов, создание инфраструктуры — строительство железных дорог, портов и водных путей сообщения, развитие кооперации. В записке к проекту государственного бюджета на 1913 год премьер указывал на необходимость ограничить деятельность монополистических синдикатов, которые «…не останавливаются нередко перед искусственным понижением предложения товаров, на которые имеется растущий спрос, поднимают цены и приводят к необходимости открывать границы для иностранного ввоза».

Так, за полгода до начала мировой войны в России был объявлен «новый курс». А 30 января 1914 года премьер-министр и министр финансов Коковцов как руководитель, не подходящий для этого курса, был уволен в отставку. Главным инициатором этой отставки называли Кривошеина.

Александр Васильевич Кривошеин, внук крепостного, был женат на внучке «ситцевого миллионера» Тимофея Саввича Морозова. С 1902 года он — начальник Переселенческого управления МВД, с конца 1905-го по конец 1906 года — товарищ главноуправляющего землеустройством и земледелием, затем товарищ министра финансов, заведующий государственными Дворянским и Крестьянским земельными банками. С мая 1908-го по октябрь 1915 года возглавлял Главное управление землеустройства и земледелия.

В прощальном письме Коковцову Николай II писал, что «…быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных и серьезнейших мер», а в рескрипте новому министру финансов П. Л. Барку заявлялось о «новом курсе», переориентации государственного бюджета на получение доходов от освоения природных ресурсов, развития производительных сил. Предполагалось увеличить финансирование в «народное хозяйство» и сократить продажу водки населению.

В 1913 году поступления в бюджет от продажи «питий» составляли более четверти всех государственных доходов. Чтобы компенсировать выпадение после введения «сухого закона» таких средств, требовалось найти новые источники пополнения бюджета. Планировалось организовать «особое кредитное учреждение» (вспомним отвергнутую Коковцовым идею Столыпина и Кривошеина о контроле над Крестьянским банком), ускорить строительство элеваторов, упорядочить хлебную торговлю, осуществить программу земельных улучшений, построить 31,5 тысячи верст новых железных дорог, продолжить строительство портов и начать возведение крупных гидроэлектростанций, в частности на Днепре и на Волхове (которые были построены уже в советское время).

Одной из острых идей «нового курса» было расширение государственного участия в экономике, чтобы «бороться с синдикатами», ускорить промышленный рост и влиять на снижение цен частных предприятий.

Власти отчетливо понимали проблему слабой транспортной и вообще инфраструктурной связности российских пространств, что накануне Первой мировой войны резало глаза. Вопрос в историческом плане стоял примерно так, как в 1931 году его сформулировал Сталин: успеть либо нас «сомнут».

Согласно программе вооружений русская армия к 1917 году должна была быть готова к европейской войне.

Вмешательство государства в экономику сильно встревожило финансово-промышленные круги, считавшие, что только чудом можно совершить прыжок на новый уровень. «Российские промышленники ответили на „новый курс“ тем, что прямо заявили о невозможности дальнейшего индустриального развития „без широкого привлечения иностранного капитала“, что сильно затруднено „антипромышленной ориентировкой правительственной политики“» ^[132] .

При этом обе стороны понимали, что речь идет не столько об экономических вопросах, сколько в целом о политике, о том, кто будет ее определять.

132

Шепелев Л. Е. Указ. соч. С. 169.

Настроения отечественного капитала выражались следующим замечанием П. П. Рябушинского в его газете «Утро России»: «В той схватке купца Калашникова и опричника Кирибеевича, которая начинается, конечно, одолеет Калашников. Может быть, и на этот раз его потом пошлют на плаху. Но идеи буржуазии, идеи культурной свободы — эти идеи не погибнут!»

Его мысль понятна: «купец» — это отечественная буржуазия, «опричник» — монархическое управление государством. В словах Рябушинского очевидна угроза. Он сравнивал правительство с «ханской ставкой», где «подавлялась свобода личности».