Василий Шуйский
Шрифт:
— Носи, если нравятся! Никто тебя пальцем не тронет. В моих хоромах будешь жить.
— Да как же так?
— Будешь за рукодельницами приглядывать.
— За мной бы кто приглядел. Молода я быть людям, хозяйкой.
— За тобой я сам пригляжу.
Сделал к ней шажок, опасливо обнял, а она, как стрекоза, затрепетала.
Тихо было в Москве. Стояло летнее доброе тепло. Каждый день набегали тучки, поливали землю теплыми, короткими дождями. Трава на солнце сверкала,
Тихо было и в Кремле. Перед обедом царь взял с собой кто на глаза попался: правителя Бориса Давыдовича Тулупова, князя Шуйского, чудовского архимандрита Евфимия, лекаря Елисея Бомелея. Отправились к старому сокольнику. Сокольник ездил на охоту с царевичем, кто-то нечаянно вышиб старика из седла, и тот сломал ногу.
Домишко у сокольника был невелик, от нежданных гостей сделалось тесно, но государь посидел перед страдальцем на лавке, вина поднес. Денег оставил. Архимандрит Евфимий благословил. Тулупов и Шуйский, вслед за царем, подарили сокольнику деньги.
Бомелею же царь повелел быть возле больного, наказав лечить и вылечить, чтоб не остался хромым.
Василий Иванович в этом походе все на царя глядел да на князя Тулупова. Князь Борис Давыдович был высокий, под стать Грозному, но тучный, медлительный. Потел, вздыхал… Озабоченный многими делами, спрашивал Ивана Васильевича о том и о другом, но царь только пофыркивал, как кот:
— Сам умный, а помощник твой даже по фамилии Умной! Решайте как знаете. Я — человек старый. Мне на покой пора.
Старому еще и сорока четырех лет не исполнилось.
Князь Тулупов снова вздыхал, обливался потом: наводил тоску, а вот царь Василию Ивановичу очень нравился, воистину ведь заботливый человек, к простому сокольнику поспешил на помощь.
В ту ночь спал Василий Иванович с Василисой. Позвал постель перестелить да попросил лечь в постель: мягко ли?
— Мягко, — сказала Василиса.
— А тепло ли?
— Тепло.
— А мне одному холодно. Согрей меня!
Она и осталась.
Разбудили их уж поздно: брат приехал, Андрей Иванович.
— Что делается-то, Господи!
— Что?
— У Пречистой, перед Иваном Святым архимандриту чудовскому Евфимию голову отрубили.
— Кто, Господи?
— По указу царя.
— Евфимию?! — Василия Ивановича затрясло.
Вчера, только вчера царь улыбался архимандриту, брал его под руку, подводя к болящему сокольнику. Вчера всеми почитаемый… ныне предан топору. Еще и солнце-то не поднялось как следует, а голова чудовского — чудовского! — архимандрита уж стукнулась об окровавленный помост.
Князь Андрей кликнул слугу, сам подал брату ковш воды.
Василий Иванович покорно напился, намочил бороду и рубаху на груди.
— Не одного Евфимия, — сказал князь Андрей, — казнили протопопа Амоса из храма Николы Гастунского… Дворян, купцов… А головы,
Василий Иванович в исподней рубахе, босой, прошлепал, как гусь, через спаленку, опустился на лавку и замер — истукан истуканом. Князь Андрей сел рядом.
— За что? — спросил старший младшего.
— За измену.
— А вчера измены, знать, не было?
— Наше дело — сторона.
Василий Иванович обнял Андрея.
— Наше дело — сторона! Умница! Упаси нас Боже мешаться в дворцовые игрища. Андрей, заклинаю тебя памятью отца и матери. Не ластись к царевичу! Царь Иван всю Русь зарежет, мня, что на место его царское есть покусители.
О Годунове даже не помянул. Андрей — человек супротивный.
Более всего ужасало Василия Ивановича, как он поглядит теперь на царя? Отвести взгляда невозможно, станешь врагом царю. А как в глаза глядеть?
Ничего! Обошлось. Приехал на службу в Думу и, себе на удивленье, удостоился царской милости. Иван Васильевич даровал торговому городу Шуе уставную грамоту. Такие грамоты имели не многие города. Да ведь и то сказать — Шуя торговала с Казанью, с Нижним Новгородом, с Тверью, с Великим Новгородом, со Псковом, с Рязанью…
Привез грамоту домой, хотел братьев позвать, отпраздновать царскую милость, и слег. Проболел остаток лета, вернулся на службу только осенью. А во дворце суматоха, царь Иван Васильевич решил жениться. В пятый раз, на княжне, на красавице Марье Долгорукой.
Отрубив голову чудовскому архимандриту, испрашивать разрешения на венчанье у священства царь не посмел. Свадьбу не играл. Отобедал с родителями невесты, приглася за стол царевича Ивана да комнатных своих слуг.
Князь Василий Иванович на свадьбу зван не был, но, приехав утром во дворец, получил от третьего дворового воеводы Федора Нагого царский указ проводить царицу Марию вместе с Веригой Третьяковым сыном Бельским да с Григорием Неждановым сыном Бельским куда царице надобно. Верига Третьяков носил царское копье, Григорий второй саадак, но ехать-то нужно было не с царем, а невенчанной женой. Ахти сомнительная служба! Смолчал Василий Иванович. Духа не хватило затеять местнический спор.
Карета уж стояла у царского крыльца, царица сидела в карете, а проворные слуги обивали дверцы серебряными гвоздями. Коней почему-то не было. Наконец привели шестерку совершенно диких. Всадники плотно окружили коней, и странный поезд поскакал.
— Куда мы? — спросил Шуйский у Вериги, но тот не знал.
Удивили Василия Ивановича пестрота и малолюдство свиты.
Выехали за Москву, за строящуюся стену. С прямоезжей дороги свернули в луга, мчались проселком как угорелые, все скорей да скорей. Князь оглядывался, не понимая бешеной спешки. Бежали, что ли, от кого?