Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
Сам он прикидывался то глуховатым, то немым, то терзаемым жуткой зубной болью. Притворялся, спрашивая помощи у тех, кои, по его мнению, могли что-то знать, и, как вышло, юродствовал не напрасно:
– А ты, парень, к лекарю сходи. Если денежки есть, конечно.
– Э, к лекарю! Что он может, твой лекарь, братец Антонин! Вот есть одна знахарка, так она, что хочешь, заговорит – и берет недорого.
Вожникова интересовали цены. На приворот, на снятие сглаза и порчи, на заговоры крови и зубов, и на все такое прочее, дабы было с чего строить коммерцию… пусть и на пять дней, но… А, впрочем, почему на пять?
Хотя – и месяц, по сути, не срок. Сейчас главное – снять пенки и не зарываться.
– И я знаю одну знахарку, – улучив момент, похвастался князь. – Зубы заговаривает, порчу снимает, ежели надобно – приворот может навести. И берет – не флорин, а ровно вполовину меньше.
– Иди ты! – не поверил «братец Антонин» – высокий, слегка сутулый мужчина с небольшой черной бородкой, торговец медной посудой. – За приворот – меньше флорина? Да быть такого не может!
– Вы там о чем это? – беседой заинтересовались и покупатели, и соседние продавцы.
– Да о знахарке. Больно уж дешево она берет. Может, не умеет ничего толком?
– Как же не умеет! Я вот суставами маялся, так заговорила – и не знаю горя теперь.
– А зубами, смотрю, мучаешься!
– Так ведь не сразу заговоры помогают-то.
– Это правда, друзья, не сразу. Со мной как-то раз забавный случай вышел…
– Эй, эй, парень! – едва Вожников собрался уйти, как его едва не ухватили за рукав. – Знакомую-то твою, если что, как найти?
– У римского моста сидит один странник, у него и спросите. Знахарку Марией кличут.
Естественно, странником был сам Егор, а Марией – Аманда. Почему именно Мария? Так князь сказал, что на ум пришло. Мария – пожалуй, самое распространенное женское имя, так уж пусть будет.
Все утро молодой человек прослонялся у моста зря, коротая время за пусканием по воде «блинов» на радость местным мальчишкам, устроивших даже какой-то своеобразный тотализатор, в которых все время выигрывал Вожников, что его вовсе не радовало – клиенты-то так и не шли! А кушать, между прочим, хотелось так, что в желудке ныло. Ну, где же вы, чертовы страждущие, мирные обыватели, почтеннейшие горожане, наводящие друг на друга порчу и сглаз, подмешивающие в питье приворотное зелье или – уж в крайнем случае – страдающие какими-нибудь хроническими болезнями: мочевыводящих путей, почек или суставов – все равно. Где ж вы?! Куда ж пропали? Дешевле приворот не найдете, нет, шалишь!
– А ты, чужеземец, можешь на дюжину «блинов» метнуть?
– Да отстаньте вы, – поглядывая на мост, со вздохом отмахнулся Егор. – Могу, конечно. Камень только подходящий нужен.
– А какой подходящий? Вот этот или вон тот?
– Эй, кто тут странник?
Странник… Вожников и внимания сперва не обратил – заговорился с мальчишками. Так позвали еще раз, от края моста – некий небольшого росточка господин в крепких кожаных башмаках и длинном плаще с поднятым капюшоном. Замаскировался, блин… Жарковато, вообще-то. Впрочем, это для русского жарковато, а для каталонца – очень даже прохладно: да, солнце, но ведь и ветер! Жуткий пронизывающий ветер… легкий освежающий ветерок…
– Я Странник! – Егор бегом бросился
– Я… я… – клиент заоглядывался, замялся.
– Мы можем прогуляться и по пути спокойно поговорить, – быстро предложил молодой человек.
– О, да-да, прогуляться, – обрадовался низкорослый. – Так и сделаем… Да, а правда – меньше флорина?
Этот хотел снять венец безбрачия. Всего-то. Знахарка Мария, промышлявшая незаконным предпринимательством в ореховых зарослях на самой окраине города, проделала это быстро, изящно и со вкусом, демонстрируя весьма импонирующий клиенту профессионализм и знание специфических терминов, типа «заклятие девы», «крови непорочной девственницы» и «снятия злых чар». Усадив клиента на старый пень, Аманда принялась кружить вокруг него с прытью хорошего парикмахера: что-то бормотала, делала руками пассы, расспрашивала, мол, неужто у такого симпатичного и, несомненно, достойного мужчины никого на примете нет?
– Да есть, как не быть? – под монотонный голос ведьмы расчувствовался немолодой уже сеньор, – Одна женщина, звать ее Ланда… но она простая крестьянка, а я – купец.
– Ты ее любишь? – грозно вопросила «знахарка Мария».
– Конечно!
– А она тебя?
– Думаю, и она испытывает ко мне какие-то чувства, – купец отозвался тихо, но вполне убежденно. – Но она крестьянка, а я…
– Она крепостная? Раба?
– О, нет! Говорю же – из небогатых крестьян. Но у нее и участок свой, и часть пастбища.
– Вдова?
– Вдова.
– А дети?
– Трое. Мальчик лет десяти и две дочки на выданье.
– На выданье… хм… вот оно что, – юная колдунья ненадолго задумалась, после чего, воздев руки к небу, произнесла с чувственным пафосом: – Твоя Ланда – твоя судьба. Господь хочет, чтоб вы были вместе.
– О, Боже! Так ведь и я этого хочу! Но…
– Сын ее будет тебе первым помощников в лавке…
– Он уже!
– Дочкам дашь приданое. Не очень большое. И помни – Господь вознаградит тебя куда большим!
Потом пришли двое «вечных» подмастерьев, молодых мужчин лет по тридцати, из-за почти полного отсутствия социальных лифтов так и не выбившихся в мастера. Оба хотели напустить порчу на гнобившего их хозяина, по их словам – скотины, каких свет не видывал, однако Аманда заниматься «черным колдовством» отказалась наотрез, да выгнала бедолаг в шею.
«Приворот» у девчонки тоже не прокатил – всем страждущим она так и заявляла: сердца женщины, мол, надобно добиваться: оказывать знаки внимания, самому становиться лучше, любить, наконец… а не надеяться на какие-то там гнусные «дьявольские» снадобья!
– Ну и мужики пошли, – устало вытерев со лба пот, пожаловалась «знахарка» заглянувшему в конце дня Егору. – Из дюжины – только двое нормальных, остальные все злыдни какие-то – то приворот им, то порчу, сглаз навести, или уж, в крайнем случае – отравить чужую корову. Ну, как же можно так жить-то, всех вокруг себя ненавидя?
– Ой, здесь еще цветочки, – пессимистично усмехнулся молодой человек. – Ты, милая, России не видела. Вот уж где злобы-то – завались! Все друг другу завидуют, друг друга ненавидят – власть – народ, народ – власть… Ох, что уж и говорить-то. Здесь все же люди порядочнее, честнее, даже добрее, что ли.