Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
Только нагнулся парняга, как вдруг услыхал позади скрип ворот, обернулся, увидев, как с постоялого двора, ведя под уздцы лошадь, вышел какой-то мужик, фигурой грузной, медвежьей, повадками очень даже знакомый. Да Коростынь это был – тут и думать нечего, тем более в небе-то лунища светила.
Обрадовался Опонас, уж собрался старшого окликнуть… да в последний вдруг спросил сам у себя: а где ж остальные? И с чего бы это Коростынь, словно тать, в ночи пробирается. Лошадь вон, со двора свел… или купил, кто знает? А зачем?! А затем, чтоб парни его не догнали! Потому и в ночь один подался… чтоб
Молодой тать скудоумием никогда не страдал – разве что обжорством да ленью – вот и здесь сообразил быстро, окликать старшого не стал, и на постоялый двор, парняг разбудить-позвать, не пошел – не особо-то они ему были надобны, лишние рты, конкуренты. Пущай Коростынь ему одному заплатит… и чуть побольше того, нежели обещал!
Справедливо рассудив, что решивший кинуть всю свою братию старшой во весь опор в ночи не поскачет – не дурак же, шею себе ломать, а лошади – ноги – Опонас особенно-то не торопился, от преследуемого держался не очень близко, ежели тот останавливался – валился в придорожную траву. Так, до утра и прошастали оба – а утром Коростынь вышел на пристань, где продал какому-то ухарю лошадь да нанял лодку…
А вот у преследователя денежек нанять не нашлось, пришлось челнок украсть, да вместо весла приспособить обломок доски, что у мостков валялся. Небольшой такой обломок, грязный, дождями моченный, солнцем сушенный – потому, видать, еще и не прибрал никто.
Щурясь от отражавшегося в реке солнца, молодой тать погреб вслед за старым. Опять же, держался поодаль, на глаза не кидался, другое дело – много на пути лодок было, но ведь и река не так, чтоб широка очень. Не потерялся Опонас, следом за наемной лодкой свернул к берегу… дождался, когда старшой вылезет, да подался за ним с осторожкою – лугом заливным, мимо пастбища, по старой стерне – на широкую тропу.
Вокруг вздымалась к небу высокая густая трава, колотились об ноги лютики да пастушьи сумки, сверкали белыми лепестками ромашки. Там, средь ромашек, близ орешника, Коростынь и остановился, уселся прямо в траву, котомку с плеча снял – сразу хлебом свежим да творогом-сыром запахло. Кушал, зараза!
Опонас слюну сглотнул да выругался – тоже ведь оголодал за последнее время, можно сказать, с лица спал, осунулся. Поснедать бы тоже – а нечем! Где-то что-то раздобыть-украсть – тоже не вариант, Коростыня упустить можно… А вообще-то – что за ним ходить? Парнище сунул руку за пазуху и хищно улыбнулся. Подобраться прямо сейчас к этому черту, да приложить по лысине кистеньком! Не-ет… Не так-то и много сейчас у Коростыня денег, он же и говорил как-то, мол, серебришком некий человек его снабдить должен, дескать, потом и с вами – робятами – расплачусь. Расплатился, гадина!
Старшой уходить не торопился, так и сидел в траве, иногда вставая и осматриваясь, словно бы кого-то ждал. Так и ждал! Прошло совсем немного времени, как невдалеке, у старого вяза, появился всадник верхом не гнедом коне. Подъехал к вязу, огляделся… спешился.
Коростынь тут же подхватил свой мешок и торопливо зашагал к незнакомцу… за ним, с осторожностью, по кусточкам, пробирался и Опонас. К самому вязу, жаль, подобраться не удалось – слишком уж открытая там оказалась местность – пришлось затаиться в полсотне
– Ползи, ползи, покуда не раздавил, – опасливо отодвигаясь в сторону, прошептал парняга.
Змеюка пошипела еще для острастки, потом опустила голову, уползла.
Опонас тихонько перекрестился:
– Слава те, Господи…
…да принялся наблюдать за странной парочкой – Коростынем в простой крестьянской одежке и всадником, одетым, как средней руки боярин, служивый человек или богатый купец: синяя суконная однорядка, юфтевые сапоги, пояс. На руке золотом блеснул перстень… Опонас покачал головой и прищурился: да уж, незнакомец-то, по всему – не простой человек. Сейчас рассчитается с Коростынем, уедет, а уж тогда… Парень нетерпеливо поежился: ну, ну, давай же, отсчитывай, сверкай звонкой монетой.
Непростой человек, словно услыхав опонасову просьбу, снял с коня переметную суму, рассупонил и…
Молодой тать едва не подавился слюной! Блеснули, блеснули-таки монеты! А звон аж сюда, в малинник, донесся… И еще – голос, глуховатый такой, с хрипотцой:
– Вот тебе дюжина золотых за работу, господин Коростынь. Все, как и договаривались… Вот еще пара – за то, что работу свою быстро проделал и в срок…
– Хитрые какие-то золотые… – старшой тать попробовал монеты на зуб… и остался вполне доволен. – А все ж неплохи.
– Это флорины, – потрепав белесую бородку, улыбнулся незнакомец, красивое, почему-то показавшееся Опонасу надменным, лицо его скривилось. – Они же – дукаты. Гульдены ведь по их образцу чеканят.
Изъяснялся всадник мудрено, да и как-то и не совсем по-русски: хоть и чисто, но слишком уж тщательно выговаривал слова:
– Вот еще серебро, как ты и просил – со своими людьми рассчитаться. Деньги московские, ордынские, новгородские…
Сверкнули серебряными чешуйками падающие в подставленные ладони монетки.
Опонас неприязненно скривился – ишь ты, кому золото – флорины и всякие там дукаты, а кому и серебришко мелкое… Не-ет, так не пойдет. Несправедливо!
– Ну, все вроде покончили… – нетерпеливо поигрывая кистенем, шептал себе под нос молодой тать. – Уезжай же, мил человек, уезжай… а мы тут сами промеж собой разберемся.
– Еще одно будет у меня к тебе дело, славный господин Коростынь, – взобравшись в седло, незнакомец склонился к татю. – По делу тому в Кашине, у церкви Петра и Павла, встретимся через три для, сразу после вечерни. Заработаешь – не обижу. Пока же…
Улыбнувшись, всадник достал откуда-то золоченую флягу, глотнул:
– Доброе вино… Выпьем за нашу дружбу. Ого… Там кто-то скачет, что ли?
Коростынь обернулся на миг… и в этот миг незнакомец что-то проделал с перстнем… и с флягой… Опонас в точности не видел все, но…
– Не, никого нету. Показалось тебе, господине.
– Пей, старый друг!
Взяв флягу, разбойник ухмыльнулся, отпил… и тут же, схватившись за грудь, захрипел да свалился в траву замертво!
Всадник тут же спрыгнул с седла, наклонился… забрал у мертвеца деньги. Опонас только головой качал – вот ведь, сукин кот! Ну, надо же… А ведь дружком прикидывался, гадина! Так, может, если уж не старшого, так этого кистеньком прищучить?