Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
– Тебе глаз вырезать?
– Не-ет… не-ет… не надо-о-о… Пощади!
И в обычной-то жизни не шибким храбрецом был Ефимко, а уж сейчас…
– Говорить будешь?
– Буду, буду… все скажу!
– Не ори! Не то…
– Молчу, молчу, Анемподистушка… Ты б меня ножичком-то не тыкал… мы ж с тобой друзья! Я ж тебя рыбкой…
Отрок сверкнул глазом:
– На дворе Ивана Кольцо постояльцы новые есть ли?
– Да кто их знает? Верно, и есть… ой-ой, убери ножик-то, убери… ну, почем мне знати?
–
Ефим скривился – хитер… ох, хитер, шпынь. Попробуй обмани такого… Да и нужно ли обманывать – тать, хоть и млад, да с ножичком управляется ловко, сразу видно – душегуб, зарежет – и глазом не моргнет.
– Ну? – Анемподист – или кто там он был – дернулся, пригрозил: – Лжу скажешь – убью. За кем следишь, говори живо!
– За ганзейцами. Ну, за лодьями ихними, – живенько раскололся соглядатай. – Сам господине посадник послаху, так что…
– Лишнего не болтай! Суда откуда?
– Я же и говорю – ганзейские.
– От-ку-да?!
– Из Любека.
– Та-ак… И как долго посадник приказал за ними наблюдать? День, два? Неделю?
Острое лезвие ткнулось в шею.
– До утра!!! До утра токмо!
– Не ори… – отрок ослабил нажим. – Да утра значит. В соглядатаях ты здесь не один?
– Не один, знамо.
– Двор Ивана Кольцо где?
– От Варяжской улицы – повертка к Воскресенской церкви… Большая такая, каменна…
– Я спрашиваю – как отсюда идти?
– Дак мимо воротной башни, потом вдоль рва, там и Воскресенская церква – заметна, а уж постоялый двор – рядом, чай, не заплутаешь.
– Надеюсь, все верно сказал?
– Христом-Богом клянуся!
– Ну, благодарствую, дядько…
Оп!!!
Вытерев о траву окровавленное лезвие, молодой тать сунул нож за оплетку постолов, под онучу, и не глядя на мертвое тело, деловито зашагал в город, к посаду. Шел, таясь, но быстро, ловко – воротную башню обошел со стороны высокой церкви Святого Климента, затем свернул к крепости, прошел вдоль рва, сворачивая к высокой, словно бы светившейся в свете полной луны, церкви. Невдалеке от церкви виднелся длинный забор с воротами, а за ним – длинная гостевая изба и амбары – постоялый двор.
Подойдя к воротам, молодой душегуб несильно стукнул по доскам. Во дворе тотчас же, загремев цепью, залаял пес, а через некоторое время послышался заспанный мальчишеский голос – мол, кого принесло?
– Переночевать у вас можно ли? – вежливо попросился тать. – Я б и на сеновале, мне б и то за счастие. Денежку б тебе в руцы дал.
– Денежку? – торопливо загремел засов, левая створка ворот отворилась, и высунувшийся парнишка лет двенадцати, с растрепанной головою, босой, махнул рукой:
– Заходь. А вправду денежка у тя есть ли?
– Держи!
Юный привратник с готовностью подставил ладонь и тотчас же кинул серебряную чешуйку за щеку, махнул рукой:
– Жа мшой иджы.
– Чего-чего?
Парнишка вытащил изо рта денежку:
– За мной, говорю, иди, чадо.
– Сам ты чадо! Коли поести принесешь – еще пуло получишь.
– Пуло?! Так это я враз… А не омманешь?
– А первый-то раз я тебя обманул?
– Ну-у… вона, тут, в риге, снопы… Сидай! А я живо.
Привратник вернулся быстро – с крынкой молока, краюшкой ржаного хлеба, изрядным шматком сала да пучком зеленого – только что с грядки лука.
– Ого! – зашуршав соломой, обрадовался ночной гость. – Да тут пир целый!
– А то! Пуло где?
– Вот твое пуло… Еще серебришку хочешь?
Паренек затряс головой:
– Конечно, хочу! Спрашиваешь!
– Тогда поведай-ка мне о постояльцах, тех, кто за последние деньдва-три появился.
– Да таких всего-то двое и ести! Один – худой, сутулый, ликом бел, да прыщи сведены…
– А второй? Второй!
– Второй, видать, из господ… их приказчиков. Волосы белые, как лен, усы да борода такие же. На пальцах перстни, один большой, красивый такой, золотой, с синим камушком.
– А… не знаешь, кораблями ганзейскими они интересовались?
– Почитай, цельный день на пристанях околачивались, я за рыбой бегал – видал. И еще телеги собирались нанять.
– Ну, вот тебе денежка!
Упала монетка в ладонь. Парнишка довольно засопел, улыбнулся:
– Еще чего сказать не надобно ль?
– Мне не надобно, – усмехнулся соломенный постоялец. – А вот другим… Прямо сейчас, тайком, чтоб никто не видел, разбудишь того, что с перстнем. Поклон передашь от приказчика Якоба из Любека… запомнишь?
– Якоб из Любека, – отроче повел плечом. – Что тут запоминать-то?
– Еще скажешь, что Якоб велел тебе передать, мол, корабли ганзейские до утра только достояти. Соглядатаи кругом. Скажешь так, а дальше пускай сами думают… Говоришь, про телеги спрашивали?
– Да, нанять хотели. Так идти?
– Ах да… Вот тебе, на!
– Благодарствую… А чего ж ты сам-то не… ой, понял, понял… не хочешь, чтоб видели.
– Молодец! Сообразительный.
– А то!
– Все, как надо сладишь – завтра еще деньгу. Я тебя сам найду, понял?
– Понял, ага!
– Ну, беги уже. С Богом!
Анемподист ушел в ночь, едва только служка скрылся в избе. Тенью неслышною проскользнув мимо вскинувшего было пса, юркнул в ворота… огляделся вокруг, да зашагал за город, за посад – к лесу.