Вдова Его Величества
Шрифт:
— Убрать? — тихо спросил Кайден.
— Не знаю. Я пыталась разобраться… я училась, пусть и без учителей, но как могла… но придворный маг был хорошим мастером.
— Был?
— Его казнили. Когда Генрих слег, он решил, что отравлен. Генрих был довольно мнительным человеком. А маг не виноват, он лишь делал, что приказано.
Но кажется, у Кайдена было свое мнение на этот счет. А на плечи Катарины упал теплый плащ, в который ее завернули, и притянули, обняли, лишив возможности двигаться.
— Я тебя поймал.
— Поймал, — согласилась
— Не знаю, — Кайден поднял ее на руки, а затем усадил на колени. — Сидеть?
— И только?
— И только.
— Ты тоже не хочешь плодить бастардов? — наверное, не стоило бы говорить, но в кои-то веки Катарина ощущала себя в достаточной мере свободной. Кайден ответил не сразу. Но все же ответил.
— Я не хочу тебя оскорбить.
Глава 32
Наверное, Дуглас был прав. Он становится старше. Еще пару лет тому Кайдена вовсе бы не задумался о последствиях. А теперь он держал в руках женщину, которая явно согласилась бы на большее, чем просто разговор, и не знал, как поступить ему. Она, эта женщина, была слишком хрупкой, чтобы Кайден рискнул.
Как бабочка на ладони.
Треклятая бабочка, из тех, что порой залетали на изнанку мира искрой жизни, такой манящей, такой беспокойной. И они, дети, спешили поймать эту искру, чтобы поднести к губам и выпить.
А когда получалось, чувствовали себя обманутыми.
Дураки.
Сами себя лишали чуда.
Кайден так не хотел. Он держал Катарину и слушал песню ее крови, к которой примешивался такой знакомый шепот силы, что ее собственной, что чужой.
Попросить Дугласа?
Он наверняка смыслит в магии куда больше, чем Кайден и Катарина, а если не сам, то найдет кого-нибудь знакомого. У него прорва знакомых, и неужели не найдется среди них человека, который разрушит эту сеть?
— Тебе больно? — ее хотелось спрятать.
От прошлого. И от будущего. От всего мира. Взять и возвести незримую стену, которую когда-то поднял дед Кайдена, силясь защитить остатки своей крови.
— Сперва было. Казалось, что собственная сила раздирает изнутри. Стоило к ней прикоснуться, и рисунок обжигал. Будто руки в кипяток сунула, да… — Катарина прикрыла глаза. — Но постепенно они притерпелись друг к другу. Теперь он питается моей силой, и ее же сдерживает. Я кое-что, конечно, могу, но очень и очень мало. Отчасти поэтому и боюсь трогать его. Моя сила вросла в него…
На белом запястье руны гляделись черными ранами.
— И как знать, что с ней произойдет, если нарушить равновесие?
— И ты не хочешь попробовать?
— Хочу. И попробую. Когда-нибудь. Когда наберусь решимости, — Катарина оперлась на него. — Каким ты был в детстве? Я почему-то совсем не могу представить тебя ребенком.
— Ужасным.
— Да?
— Абсолютным чудовищем, ко всему обиженным.
— На кого?
— На всех. На мать. Она взяла и умерла, хотя отец сделал все, чтобы она жила. А она все равно умерла. На отца. Он не оставил меня. Он сказал, что у меня есть шанс на нормальную жизнь, но тогда именно та, что внизу, и казалась мне нормальной. Я не знал другой и не желал знать. К этому времени я уже спускался к водам Мертвой реки. И пил ее воду из черепа короля фоморов, который дала мне моя бабушка…
Кайден помнил и страх.
И ярость, сжигавшую его. И слова, что летели в спину. Полукровка… дети жестоки, особенно вечные дети, застрявшие во времени, а там, под холмами, оно течет иначе. Оно не властно над Туата де Даннан. И теперь Кайден понимал истинную причину их ярости.
— Какая она?
— Она… красивая. Такая красивая, что ни одна женщина не способна сравниться с ней красотой. Но в то же время она столь ужасна, что даже мой отец избегал смотреть ей в глаза.
— А ты?
— А я посмотрел. Я был глупым и бесстрашным. Я приручил Тьму и одолел Призрака, и тогда она сплела для них тела.
— Покажешь?
Кайден молча снял клинок и провел над ним ладонью, выпуская создание, которое любому человеку внушило бы страх.
Но Катарина лишь вздохнула.
— Ему больно.
— Да. Мир тварный плохо подходит для созданий, рожденных на изнанке, — Кайден позволил твари воплотиться в клинок. — После всего… даже среди детей Дану заговорили о том, что я стану великим воином. Возможно, настолько великим, что сумею объединить некогда разделенное. И я слышал эти речи. Я сидел за пиршественным столом. Я ел пищу, рожденную котлом Дагды, и поднимал кубок, наполненный горькой морской водой, которая должна бы пьянить. Я мечтал о славе и видел корону из золотых рогов на своей голове. Я был королем. В мечтах. И тут меня забирают и уводят. К людям. В мир, где солнце настолько яркое, что кожа вскипает, где луна жжет глаза, а еда… в первые месяцы мне варили овсянку на воде, но и ее вкус для меня был до невозможности насыщенным. Это потом уже я немного привык.
— Ты… мне жаль.
И ей действительно было жаль. И странно, что эта жалость не оскорбляла.
— Отец знал, что я попытаюсь вернуться, а потому… — Кайден вытянул руки, позволяя проснуться собственным узорам, пусть изрядно поблекшим. — Он отсек мое имя от древа имен рода, и закрыл силу, оставив лишь ту, что досталась мне от матери. Потом-то вернул, но все равно…
Прохладные пальцы скользнули по прохудившейся ткани заклятья, которое осталось, пусть и лишилось сил.
— Я пытался. Я убегал раз за разом. Я резал руки…
— Здесь? — она нашла и бледные нити шрамов.
— Да. Злился очень. Думал, если взывать напрямую к крови, то поможет. А только сил лишился… тогда ко мне Дугласа и приставили. Присматривать. Уговаривать. Учить… я же… я назло все делал. Дважды дом подпалил, думал, если все сгорят, то я получу свободу, отцу не останется ничего, кроме как забрать к себе. Дугласа… не знаю даже, сколько раз я пытался от него избавиться.
Она покачала головой, то ли сокрушаясь о его, Кайдена, глупости, то ли все еще сочувствуя.