Вдова Его Величества
Шрифт:
Тварь подалась вперед, опускаясь на длинные руки. Полусогнутые ее пальцы стали опорой, плечи поднялись уродливым горбом, а голова вытянулась, обнажив единственное слабое место драугра — тонкую морщинистую шею.
— Ближе…
Ноздри раздались, пасть приоткрылась, и меж игловидных зубов мелькнула черная рыбина языка.
— И еще ближе…
Драугр заворчал. Завороженный голосом он, казалось, позабыл, для чего явился. И выглядел спокойно. Почти безопасно. Вот тело опустилось еще ниже, будто тварь собиралась лечь на тропу. Облеглась шерсть на загривке…
— И еще… — Кайден
Он почти успел.
Почти дотянулся до косматой шерсти, вонь от которой заполонила оба жира. И вспомнилась, что драугры обожают валяться в гниющих тушах своих жертв.
И что едят не сразу.
И предпочитают, чтобы жертва оставалась живой как можно дольше, чему немало способствует собственная драугров слюна, которая весьма ценится целителями.
Хороший получится подарок невесте.
Определенно.
Кайден едва не упустил мгновенье, когда тварь одним легким движением перетекла вдруг, выпрямившись в полный рост. Она вскинула лапы, спеша обнять такую глупую жертву, которая не спешила спасаться бегством. Когти скользнули по лицу, так нежно, ласково вспарывая кожу, но и клинки обрушились на ветку шеи.
И прошли ее насквозь.
Полетела наземь голова, покатилась по тропе, а массивное тело не спешило падать. Оно стояло, покачиваясь, пока Кайден не отвесил ему пинка. Смахнув кровь, запах которой разнесся по округе, он дотянулся до головы и поднял ее.
Встряхнул.
Хмыкнул.
Или не невесте? Хороший дар требует дара ответного. А драугровым ядом паучиха потом поделится… или… клыков две пары? Надо будет подумать хорошенько.
— Ты всегда был везучим, маленький почти-брат, — этот голос пробирался сквозь сумерки, обволакивая мягким ядом. — Мне жаль.
— И мне.
На тропе стоял тот, кого Кайден, говоря по правде, не ожидал здесь увидеть.
— Ты изменился.
— А ты нет, — Кайден с удивлением отметил, что тот, на кого он некогда взирал снизу вверх, не так уж и высок.
Тонок.
Прозрачен почти, словно сделан из весеннего хрупкого льда. В прозрачных глазах его отражался Кайден и голова драугра, и больше ничего.
— Почему?
— Может, потому что я устал? — он просто стоял, и руки его были опущены, а грудь открыта для удара. — Или может потому, что мне было обещано многое? И я заслушался, поверив в эти обещания? И неосторожно дал слово, которое обязан был сдержать.
— И ты сдержал?
— Именно, — бледные губы тронула усмешка. — И я рад, что ты, маленький почти-брат, оказался и вправду великим воином.
— Откуда тварь?
— Крохотный остров, где некогда жили люди…
— Не те ли люди, с которыми связала кровь твоя дочь? Она ведь отреклась от дома и даров?
…а с ними и от той силы, которая берет начало в истоках Мертвой реки. И немногие решаются на подобное, ибо жизнь человеческая скоротечна и полна боли, тогда как на Благословенных холмах живет вечная весна.
Легкий наклон головы.
— Почему она не позвала тебя?
— Она не успела. Она попыталась справиться с тварью сама, — он поднял руки и развел их, обнажая грудь для удара. — Ей насыпали высокий холм, куда поднялись и трое ее сыновей, и сыновья их сыновей, и дочери тоже, ибо были достаточно смелы, чтобы взять в руки оружие. Когда я пришел, там не осталось никого…
— Но ты не убил ее сам?
— Я дал слово, — он поморщился. — Тот… кому я его дал, знал, где найти эту тварь, а еще…
Он осторожно убрал руку за спину, чтобы вытащить осколок чего-то, что показалось Кайдену костью.
— Он дал мне это. И я сыграл музыку, которая заставила тварь послушаться. Она пошла за мной сюда.
Не кость.
Камень.
Или кость, которая существовала так давно, что стала камнем. Желтоватая. Ноздреватая. И в то же время гладкая. Сломанная только. Кайден коснулся ее осторожно. Вещь эта никак не могла принадлежать человеку, пусть и силы в ней почти не осталось, но и капель ее хватило, чтобы заворожить чудовище.
— Я рад, что не ошибся в тебе, уже-не-маленький, но все еще почти-брат, — тихо произнес лучший охотник из тех, что еще помнили, как выглядит настоящее солнце. — Я рад. В том числе и тому, что получу свободу от твоей руки.
И улыбка, осветившее его лицо, была искренней.
— Нет, — Кайден покачал головой. И поднял повыше массивную башку драугра. А ведь такая тварь где-то должна была жить до того, как явиться на полузабытый островок. Тихий островок. Наверняка защищенный, ибо даже покинув холмы и отказавшись от силы, дочь Дану сумела бы укрыть и себя, и свою кровь. — Я не стану тебя убивать. Не сейчас.
— А когда?
— Когда-нибудь потом, когда ты вновь ощутишь желание жить. И схватка будет доброй.
Он не стал отказываться, говоря, что сердце его давно остыло. Оба знали: и старый пепел порой рождает пламя.
— Тот человек… ты думал, что он привел тварь на остров?
— Думал.
— Но ты дал слово?
— Он предложил мне лесной мед. И пыльцу, — он прикрыл глаза и не стал говорить, что приходилось ему собирать жемчуг слез второй его дочери.
Прекрасной, как может быть прекрасна луна в первый день своего рождения. У дочери Айора волосы белы, как молоко коровы, а глаза цвета ночи.
Ее кожа смугла и подобна меди.
Ее стан тонок, что игла, которой Дану вышивает звезды на небесах.
Ее голос звенит, подобен сотням колокольцев, а смех лишает разума. Он совершенно безумен, ибо дочь Айора давно забыла имя своего мужа. И в полнолуние она поднимается к людям, спеша выбрать нового. Одного за другим она приводит их к погасшему очагу в тщетной надежде зачать дитя. А когда глупцы утрачивают силы, отпускает.
— Он сказал, что знает, как найти дракона…
— Я тоже знаю, — губы Кайдена тронула улыбка. А пальцы сжали остатки флейты, запирая в ней те крупицы жизни, которые еще теплились. — И поверь, твой человек, когда встретит своего дракона, будет вовсе не рад этой встрече. А что до пыльцы… скажи своей дочери, что я вырос и помню свое обещание. Но пусть простит она, я не смогу стать ее мужем. И откупом за слово, я дам пыльцу. Столько, сколько понадобится, чтобы она зачала свое дитя.