Вдовец
Шрифт:
Странная вещь — Жанте не думал о любовнике. Из всего того, что ему сообщили, любовник произвел на него наименьшее впечатление. Больше всего его волновало платье, черное платье и старые туфли, которые Жанна отдала горничной. Ему хотелось бы получить их, и если бы он осмелился, то побежал бы в отель, чтобы потребовать их, чтобы выкупить, в случае надобности.
Она оделась в белое. Она умерла в платье, которого он никогда на ней не видел, и причесала волосы по-другому, не так, как при нем.
Она могла бы оставить черное платье в шкафу
И вдруг другая мысль поразила его. Он подошел к автобусной остановке, занял место в очереди. Было время завтрака. Ему все еще не хотелось есть. Необходимо было сию же минуту вернуться на улицу Берри, чтобы потребовать письмо. Ибо он был убежден, что Жанна не могла уйти, не написав ему. И тогда все объяснится.
Ему просто забыли отдать это письмо. Возможно, что служащие гостиницы даже не знали, кто он такой. Он остался стоять на площадке, почти успокоившись, — ведь сейчас он все узнает, — и, сойдя с автобуса, вновь обрел свою прежнюю медлительную походку.
У дверей уже не было полицейского. Он вошел. На месте женщины с посеребренными волосами, которая была здесь утром, сидел молодой человек с напомаженной головой и проверял счета с видом хозяина.
— Что угодно?
— Меня зовут Бернар Жанте.
Имя, по-видимому, не произвело на того никакого впечатления.
— Ну и что?
— Я приходил утром вместе с полицией, чтобы опознать тело…
— Вы что-нибудь забыли?
— Та, которая умерла, моя жена.
— Понимаю. Извините меня.
— Я почти уверен, что она оставила для меня письмо, записочку, поручение…
— Вам бы следовало обратиться в полицию, потому что эти господа составили опись того, что было в комнате. Они унесли довольно много вещей и опечатали дверь.
— Вас при этом не было?
— Меня вообще не было в гостинице.
— Вы знаете, кто был там, когда приходила полиция?
— Разумеется, горничная этого этажа — ведь именно она…
— Она еще здесь?
— Сейчас я вызову ее.
Не сводя с него глаз, молодой человек сказал что-то по внутреннему телефону.
— Сейчас она придет, — объяснил он.
Это была одна из тех женщин в форменных платьях, которых Жанте заметил утром на лестничной площадке.
— Господин Жанте желал бы задать вам один вопрос.
— Я узнала господина.
— Вы не знаете, нашла полиция в той комнате какое-нибудь письмо?
— Или записку… Какую-нибудь записку?.. Ведь вы вошли туда первая, правда?
— Да… И даже… Но мне не хочется говорить об этом, я еще не вполне оправилась… Вы говорите — письмо?.. Я была в таком состоянии. И все-таки. Да, теперь, когда вы заговорили об этом, мне кажется, что… А вы спрашивали у тех господ из полиции?..
— Нет еще.
— А вам следовало у них спросить… Там стояло ведерко из-под шампанского… И, мне кажется, перед ним, на подносе, лежало что-то квадратное, белое, вроде конверта… Погодите!.. Я вспомнила жест одного из инспекторов —
— Не помните, кто именно?
— В тот момент их было в номере восемь человек…
— Благодарю вас.
Жанте направился к выходу, потом вернулся и сунул горничной в руку чаевые.
— Ах, что вы! Не нужно…
Теперь ему оставалось только пойти и потребовать свое письмо. Он не ошибся. Она написала ему, скоро все станет ясно.
4
Он был бы очень удивлен, если бы двумя часами раньше, когда он выходил из всего этого кошмара сорок четвертого номера, или еще накануне, когда, сидя у себя дома, он неподвижно ждал решения своей судьбы, шепотом умоляя, чтобы это решение пришло скорее, — он был бы удивлен и возмущен, если бы ему тогда сказали, что в этот день он будет завтракать на террасе приятного на вид и, оказалось, довольно дорогого ресторана на улице Понтье.
Это произошло случайно. Сначала он явился в полицейский участок квартала дю Руль, в двух шагах от гостиницы «Гардения» на улице Берри. Здесь он нашел точно такую же атмосферу, как и в полиции своего квартала, с той разницей, что здесь было восемь посетителей — пятеро очень юных, почти одинаково одетых парней и три девицы, сидевшие на скамье.
В первый момент он испугался, что его тоже пригласят сесть на скамью, где было свободное место. Колеблясь, он подошел к барьеру, опасаясь, как бы его не приняли за человека, который пришел с какой-нибудь жалобой.
— Меня зовут Бернар Жанте. Я муж той…
— …самоубийцы, знаю. Вы что, уже получили повестку?
Все начиналось снова.
— Какую повестку?
— Кажется, я только что видел повестку на ваше имя. Велосипедист увез ее вместе с остальными. Если не ошибаюсь, инспектор ждет вас завтра утром.
— Я пришел не к инспектору. Мне надо только сказать несколько слов полицейским, которые занимаются этим делом.
— Они ушли завтракать. Разве только Совгрен… Минутку.
Он крикнул в сторону полуоткрытой двери, откуда доносился стук пишущей машинки:
— Совгрен еще здесь?
— Пять минут назад ушел вместе с Массомбром.
— Скажите, господин Жанте, у вас к ним личное дело?
— Пожалуй, да… Мне нужно узнать об одном обстоятельстве, связанном с тем, что произошло в той комнате…
Бригадир нахмурил брови и проворчал:
— Ах, так…
И поскольку это дело его не касалось, сказал:
— Тогда приходите в два часа. Или даже лучше — чуть позднее. У них сегодня было тяжелое утро.
И вот тогда-то, оказавшись на улице, он вдруг ощутил голод, чего не было с ним уже три дня. Шагая по тротуару, он сам удивился, заметив, что бросает жадные взгляды на рестораны, и на улице Понтье поддался искушению, увидев площадку, где все столики были покрыты красными скатертями. Тот факт, что там сидели только три посетителя — трое мужчин, успокоил его.