Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Шрифт:
На слова обер-секретаря Петр только головой покачал.
— Ну и дурак же ты… Теперь никто понятия не имеет, что ты наказан, а тогда всякий узнает, что ты бит был, да при этом кнутом.
И предупредил, что на сей раз прощает его исключительно по надобности в делах, повторится подобное — будет высечен публично, а то и казнен без всякой пощады.
— Все цари боролись со взятками. Даже временщик Бирон боролся, — сказал профессор. — Интересно было бы знать, какие результаты давали все строгости… Шереметев — зачем ему?
— Брали не обязательно деньгами. Иногда подношения навязывали. Трудно уклониться. Дарили
— А насчет фискалов? Почему слово это бранным стало? — спросил Гераскин.
— Думаю, что фискалы злоупотребляли доносами. Петр ухватился за это как за последнюю возможность контроля. Доносчиков соблазняли всякими наградами. И сам Петр неприятную манеру взял — будучи впервые в гостях, присматривался к дому, к достатку хозяина. Причем виду не подавал, компании не портил, был снисходителен.
— Небось, в каждом чиновном доме жили не по средствам, — сказал профессор.
— Пожалуй что так.
— Простой у него способ, — сказал Гераскин. — Посидел в гостях, выпил, закусил, и пожалуйте к прокурору. Я тоже иногда в гостях думаю — откуда у хозяев это все?
Однажды в отчаянии Петр приказал Ягужинскому подготовить указ: «Всякий вор, который украдет настолько, что веревка стоит, без замедления должен быть повешен».
Ягужинский отказался. «Государь, — сказал он, — разве ты хочешь остаться без подданных? Все мы воруем, все, только одни больше и приметнее других».
Но Петр не отступался, он впервые объявил виновными дающих взятку, назвал их лиходателями, приказал карать наравне с лихоимцами. Выбирали бурмистров, и если кто подкупал выборщиков и кто брал деньги, одинаково приговаривались к битию кнутом и ссылке на вечное житье в Азов.
Боролась со взятками и Екатерина Вторая, и Павел, все цари боролись. Безуспешно.
Петр же оборонялся до последнего, именно оборонялся, видя, как со всех сторон и дальние, и ближние, самые верные его единомышленники «подкапываются под фортеции правды».
После виселицы, на которой закачался Гагарин, пытают и публично секут петербургского вице-губернатора. Следователь по делам о казнокрадстве, тот, кто борется со взятками, уличен в оных и расстрелян. На кого ни обращается взгляд Петра, все замешаны, замараны. Он убеждается, что «всяк человек есть ложь». Надо еще жестче, еще страшнее, ему остается только «жесточь».
Однажды при пожаре Петр увидел, как солдат взял кусок оплавленной меди. Петр так вспылил, что ударом своей дубинки уложил солдата на месте, насмерть.
— Так нельзя, — сказал профессор. — Этому оправдания нет.
Молочков зажмурился, тоскливо замотал головой.
— …Ох знаю, знаю. Но не могу судить его. Вы поднимитесь туда, к престолу, оттуда посмотрите, что творится. Нам думается, что снизу виднее. Нет, дорогие мои, сверху как на Россию посмотришь, на ее губернаторов, на местных грабителей, сердце трещит от ярости.
В своей борьбе с мздоимцами Петр чего только не перепробовал, ставил опыт за опытом. Был такой характерный случай. По Москве давно ходил слух об одном умелом стряпчем. Стряпчий этот знал и новые, и древние законы. На судах он часто судей поправлял, не мог удержаться, хотя это вредило его делам. Закон был для него превыше Творца, со всей твердостью он защищал подзащитных, только требовал от них полной откровенности. Узнав про такого рыцаря законности, Петр захотел с ним познакомиться. Уж больно необычно было подобное поведение среди стряпчих. Стряпчий все рассказал. Петр выслушал, не поверил. Послал соглядатаев. Те подтвердили его честность. Второй раз призвал, расспрашивал про тяжбы, про дела, которые стряпчий вел. Понравился он Петру. Настолько, что решил назначить его новгородским губернатором. Сразу на такую высокую должность! На общее удивление Петр отвечал: во-первых, этот человек превосходно знает законы, во-вторых, правдолюбив, в-третьих, ни подарки, ни угрозы не повлияют на его правосудие.
Стряпчий заверил Петра, что свято будет исполнять свою должность во славу государя. И честно держал свое слово. Год прошел, другой, Петр его в пример ставил, хвалился своим выбором. Еще прошел год, и стали проникать к царю нехорошие слухи о новгородском губернаторе. Продает должности, берет за подряды. Петр не поверил: «Я лучше вас знаю этого человека, — говорил он, — губернатор безупречен».
Выяснилось, что губернатор берет — и подарками, и деньгами.
Государь вызвал его, привел факты уличающие, постыдные. Губернатор не стал запираться. Признал, что брал от жуликов, выносил решения в их пользу. Что продавал должности, звания.
Петр схватился за голову.
Не в наказании было дело, Петру причину хотелось выяснить, до сути докопаться. Как же так, будучи простым стряпчим, человек соблюдал себя, а стоило его за честность поднять, стал творить те же беззакония, что и прочие. В чем тут секрет, откуда взялась эта скверна?
Губернатор сорвал с себя пышный парик, был весь в поту, пот мешался со слезами. Нет, не сразу он исплошал, держался как мог, старался жить честно, не получалось. Жалованья хватало только на скудное пропитание, о том, чтобы скопить что-то для детей своих, и думать не приходилось. Брал в долг, чтобы вывернуться; отдавать сроки подступали, а нечем. Нечисть чует, суют со всех сторон, уговаривают, ну и не выдержал, соблазнился. Раз, другой сошло — и поехало как по маслу.
И так он искренне поведал о своем искушении, что Петр задумался. Причина, как ни смотри, мала, чтобы честь переступить.
— Честь добра, — соглашался губернатор, — да съесть нельзя.
— А что ж ты раньше соблюдал себя, внизу не соблазнялся, куда меньше имел.
Все правильно, подтверждал губернатор, бумаги составлял в трактирах, по судам бегал за грошовую мзду и не переступал, соблюдал себя. В губернаторском же доме со слугами да с гостями по-другому жить приходится. Свободы такой нет, чтобы в холщовой рубахе ходить.
— А много ль тебе надо, чтобы ты не стал брать ни взяток, ни подарков, справлял бы свои дела неподкупно? — поинтересовался Петр.
— По крайней мере, еще столько, сколько я получаю жалованья, — отвечал губернатор.
— И будет тебе достаточно? — допытывался Петр. — Не будешь льстится ни на какие посулы и прибыли?
— Не буду, не буду, — заверял губернатор. — Если нарушу, накажи меня самым страшным образом.
Поразмыслив, Петр, в нарушение всех правил, простил губернатора и распорядился увеличить его жалованье не вдвое, а в два с половиною раза.