Вечерняя звезда
Шрифт:
Когда она проскользнула к себе в постель, тело Гектора немедленно приблизилось к ней, реагируя так, как все в тропиках тянется к большому и теплому. С его телом это происходило каждую ночь. Аврора села в постели, приглядываясь к свету уличных фонарей и луноподобному сиянию вокруг них. Она чувствовала, как рука Гектора ищет ее руку. Каждую ночь он никак не мог найти ее руку. Аврора сняла с него перчатку и швырнула ее на пол, прежде чем позволила ему взять себя за руку, и в этот момент, к ее разочарованию, он проснулся.
— Куда делась моя перчатка? — спросил он.
— Я сняла ее, Гектор, мне не
— Да ведь тебе не нравится и когда руки у меня мерзнут! Что бы я ни сделал — я все время попадаю впросак.
— Ничуть не чаще, чем я туда попадаю. Мне приходится либо ложиться рядом с перчатками, либо меня ласкает ледяная клешня. Очень разочаровывает меня мысль о том, что именно этим заканчивается моя жизнь.
— Заканчивается? — удивился генерал. — Да это нонсенс. Твоя-то как раз не заканчивается. Вот моя гораздо ближе к завершению. Мне крупно повезет, если я протяну еще лет пять, а ты, мне кажется, проживешь еще лет двадцать как минимум.
— Все это только цифры, — не унималась Аврора. — А в остальном все обстоит именно так — так заканчивается жизнь. Я имею полное право быть разочарованной и даже негодовать.
— Что-нибудь случилось с французом? — спросил генерал. Он с грустью отметил, что Аврора была чем-то подавлена. Даже в те моменты, когда она не была такой подавленной, с ней было совсем непросто общаться, а уж в этом состоянии он ее просто ненавидел. Теперь это случалось все чаще. Для них становилось чем-то привычным осознать, что оба не спят и чувствуют себя неспокойно. На взгляд генерала, во всем был виноват секс. Будь он еще на что-то способен, им было бы чем заняться среди ночи, если их обоих пугает бессонница. Пусть это было бы не так, как прежде, но, по крайней мере, этого было бы достаточно, чтобы избежать подавленности.
— Ну, да, он приехал поужинать, но потом наделал глупостей, — сказала Аврора. — Когда ты спросил, не случилось ли с ним чего-нибудь, я подумала, что «что-нибудь» — сильно сказано. Если ты хотел спросить, справилась ли я с обязанностями радушной хозяйки, я скажу «да». Но если ты спрашивал о чем-то другом, то нет, ничего такого не произошло.
— Да, дела неважные, — проворчал генерал.
— Неважные? — переспросила Аврора, уязвленная. Она сорвала с него чепчик и отправила его туда, куда недавно полетела перчатка.
По ее враждебному тону генерал понял, что снова сказал что-то не то, но ведь он еще не успел проснуться. Он знал, что было глупо открывать рот, но довольно часто он просто не умел вовремя остановиться. Это в особенности могло довести до беды, если Аврора чувствовала себя подавленной.
Но она не только разговаривала враждебно, она даже руку у него вырвала, что явно было признаком того, что она была обижена. Генерал решил сделать вид, что не имел в виду ничего особенного.
— Я просто хотел пожалеть тебя, если вечер у тебя выдался не очень приятный, — сказал он, начиная напевать какой-то патриотический мотивчик. Это была его новая привычка, и это повторялось все чаще и чаще, всякий раз, когда он попадал в стрессовую ситуацию. И он ловил себя на том, что напевает теперь довольно часто. Сейчас это была песня «Там вдали реет наш звездно-полосатый стяг», которая ассоциировалась
— Прекрати это дурацкое мурлыканье, Гектор, — прикрикнула на него Аврора. — Всякий раз, когда ты нашкодишь, то начинаешь мурлыкать неопознаваемые мелодии из эпохи своей далекой юности. Я бы гораздо больше обрадовалась, если бы ты просто признался, что нашкодил.
— Это вполне узнаваемая мелодия, песня «Там вдали реет наш звездно-полосатый стяг».
— Заткнулся бы ты со своими рассуждениями об этой песне, — посоветовала ему Аврора. — Разве не ты откровенно намекал мне, что тебе хотелось бы, чтобы я спала с Паскалем?
— Нет, я не намекал на это, — сказал генерал и в то же время подумал: черт его знает, может быть, в моих словах и проскользнул какой-то намек на это, но если, не дай Бог, и так, ничего хорошего не получилось бы, признайся он в этом сам.
— Тогда, что конкретно ты имел в виду, когда сказал, что сожалеешь о том, что ничего не произошло между мной и Паскалем? — спросила Аврора. — Ты что, рассчитывал, что он убьет меня? Ты, видимо, это и имел в виду. Надо же, он сожалеет о том, что меня не убили!
— Аврора, я ведь еще не успел проснуться, — продолжал оправдываться генерал. — Я не знаю, что именно я имел в виду. Наверное, я сказал какую-нибудь глупость. Мы и так ругаемся целыми днями, что же теперь, нам еще и по ночам ругаться?
— Выметайся из-под меня, Гектор, — прошипела Аврора. Он, казалось, делал попытки протиснуться под нее — еще одна приобретенная привычка последнего времени. — И прекрати врать, — прибавила она. — Слава Богу, мой слух не подводит меня, и я прекрасно слышала твое замечание о том, что теперь я абсолютно свободно могу соблазнять своих почитателей, и даже более того — я, оказывается, могу рассчитывать на твое сочувствие, если кто-нибудь из них не оправдает моих надежд.
— Мне казалось, я должен сочувствовать всему, что происходит с тобой, — сказал генерал. — Ты же всегда сетуешь на то, что от меня не дождешься сочувствия. Правда, как только я пытаюсь сочувствовать, в ту же секунду ты атакуешь меня. Мне интересно знать, какими правилами ты пользуешься. Я что, должен заходиться в радостном смехе каждый раз, когда какой-нибудь старый дурак разочаровывает тебя?
— Да, миленький, это так, — сказала Аврора. — Ты преследовал меня своей ревностью столько лет, а сейчас скулишь по поводу моих неудач с Паскалем!
— Что-что? — переспросил генерал.
— Скулишь, скулишь, — подтвердила Аврора. — Это очень точный термин.
— Что же под ним подразумевается? — спросил генерал.
— Подразумевается все. В том числе и неудачные попытки вести себя по-мужски, — пояснила Аврора.
— А, импотенция! Опять за старое. Если ты жалуешься на это, почему бы не называть вещи своими именами?
— Да потому, что на самом деле не на это я жаловалась, Гектор! Хотя меня всегда раздражали принципы, которых придерживался ты, ревнуя меня ко всем, я все же полагала, что ты и сейчас придерживаешься их. Понимаешь, ты не француз и от тебя никто не требует превращаться во француза и разбираться с моими изменами. Но если я веду себя плохо, я ожидала бы в ответ гнева, а не сочувствия.