Вечная ночь
Шрифт:
– Что там, в зале? – спросил он и раскрошил сигару в пепельнице.
– Ну как тебе сказать? В принципе народ есть.
– В принципе… ладно, пошли. Говоришь, волосы лезут? А на хрена ты это мне говоришь? Намекаешь, что я старею? – Он тихо рассмеялся и легонько хлопнул ее по спине.
Наташа в ответ даже не вздохнула. Она шла перед ним по узкому коридору и чувствовала затылком его злой холодный взгляд.
Зал был освещен. Пустые места зияли, как выбитые зубы. С каждым концертом пустых мест становилось все больше.
Вазелин запел
Пожилая пара в пятом ряду удивленно застыла. Вазелин отчетливо видел их лица. Еще не закончив песню, он загадал: если они просто молча встанут и выйдут из зала, этот концерт можно считать провалом. Если начнут вопить и возмущаться, значит, все нормально.
Он зажмурился на последнем, протяжном аккорде, а когда открыл глаза, пожилой пары уже не было. Он успел заметить, как они тихо прошмыгнули в черную дыру, над которой светились электрические буквы «ВЫХОД».
Дальше он запел уже без всякой надежды, исполнил несколько старых шлягеров, бросил в полупустой зал пару бессмысленных реплик. Аплодисменты были вялыми.
– Ненавижу, – бормотал он, трясясь в автобусе на обратном пути.
Все дремали, кроме него и водителя. Водитель слушал Высоцкого и тихо подпевал.
«Вот до кого я еще не добрался», – уныло заметил про себя Вазелин.
Ночью после провального концерта в Лапине он опять не мог уснуть.
– Что ты ворочаешься? – уютно ворчала Наташа. – Спи, не переживай. Все нормально.
Да, наверное, она права. Все нормально. Все по-прежнему. На каждом шагу попадаются афиши и плакаты с его физиономией. Песни Вазелина звучат по радио, его приглашают на самые популярные ток-шоу и на самые престижные тусовки. Сайт в Интернете пестрит восторгами и проклятиями.
– Все нормально, – шептал он, ворочаясь на скомканной простыне и в десятый раз прокручивая в голове проклятый концерт.
Ему было жаль, что он не съязвил вслед удалившейся пожилой паре. Возможно, если бы он задержал их под электрической табличкой «ВЫХОД», выкрикнул со сцены нечто обидное, они бы вернулись, чтобы ответить. И мог бы завариться скандал. Скандал – это альфа и омега любого коммерческого проекта. Разумеется, нужен скандал, чтобы подогреть остывающий интерес публики.
«Заняться политикой? Скучно. Нет вакансий. Чтобы добиться в этом настоящего успеха, надо в тюрьме посидеть, а неохота. Да хрен с ней, с политикой. Нужен скандал. Крутой, прикольный, гламурный, сексуальный. Сочный, долгоиграющий».
За окном светало. Он сел на кровати. Наташа тихо посапывала во сне. Одеяло сбилось. Он провел пальцем вдоль ее крепкого ровного позвоночника и прошептал:
– Я буду немного скучать по тебе, киска.
Тонкий пушок на ее коже встал дыбом от его прикосновения. В последнем сочинении Вазелина герой орудовал электрическим ножом для разделки мяса. Он перепиливал хребет своей подруги, как раз в этом месте, между позвонками. Белые простыни быстро пропитывались пенистой густой кровью. Подруга не успевала крикнуть, она только хрипела.
Перед гастролями по волжским городам, прослушав готовую песню, Наташа потихоньку выкинула электрический нож, который валялся в кухонном шкафу. Вазелин пока не знал этого.
Глава семнадцатая
Соловьев подвез Майю. Она не хотела его отпускать, попросила подняться в квартиру. Ей вдруг пришло в голову, что Нина могла проснуться и что-то с собой сделать. Но нет, она спала. Майя пощупала ей пульс, поправила сбившееся одеяло. Нина горько всхлипнула во сне и отвернулась. На полу Соловьев заметил забитую окурками пепельницу, пустую коньячную бутылку.
– Я все опасные таблетки взяла с собой, вот они у меня, в сумке, – прошептала Майя, – но все равно я за нее боюсь ужасно. Завтра утром мамаша ее приедет. Не знаю, как бы хуже не было. Мамаша у нее зверь. Работала начальником отдела кадров на ламповом заводе, такая, знаете, коммунистическая кобра. Ханжа и садистка. Когда Нинулька уехала в Москву с Качаловым, мамаша прокляла ее, даже внучку свою родную видела не больше трех раз.
У Соловьева зазвонил мобильный. Он попрощался с Майей и вышел. Опять это была никакая не Оля. Пожилой голос в трубке, сиплый, слегка картавый, проворчал:
– Между прочим, я бы давно лег спать, если бы ты не сказал мне, что дело срочное. Ты же знаешь, я ложусь очень рано. Но сейчас вот по твоей милости не могу уснуть. Ждал, что ты сам объявишься, не хотел тебя, такого занятого, беспокоить. Но не выдержал. Побеспокоил, извини. Скажи, мне тебя сегодня ждать или нет?
Звонил Вячеслав Сергеевич Лобов. Диме стало неловко, что он забыл о старике.
– Я просто не думал, что вы поняли меня так буквально, и не надеялся, что вы так быстро справитесь, – сказал Соловьев.
– Там и справляться нечего. Достаточно было взять лупу. Ну и еще пришлось потратиться на международный телефонный разговор с Римом. – Лобов выдержал долгую эффектную паузу, которую Дима поспешил заполнить бурными благодарностями и обещанием оплатить счет.
– Не тараторь, Соловьев. Что за манера? Я еще ничего тебе не рассказал. И не расскажу по телефону, не надейся. Придется тебе меня, старика, навестить.
– Я с удовольствием, Вячеслав Сергеевич. Когда?
– Это тебе решать. Я на пенсии, у меня время все свое, не казенное. Ты сейчас где?